Ярджанян Атом

Из глубин тюрем

Я ныне семь струн своей лиры — струн гнева, борьбы,
Рыданья, и думы, и братского взора, и веры, —
Несу вам и вам воскуряю, дарю вам, живым мертвецам,
Гребцам на галерах, отверженным, ссыльным, гниющим по тюрьмам.
Все вам — умирающим в жизни и в смерти живущим.
Все вам — у которых не меч справедливости — цепи!
А молния мести в глазах превратилась в непролитость мстительных слез.
Как жаль, что пока не явилась в молчаньи великом надежда
И не улыбнулась душе вашей сирой, замершей в тоске по мирам...
Закаты годами над родиной плакали кровью.

И мученик, враг, и герой — все отдали алую кровь,
Чтоб вечно рассветы цвели на пепле и вере бессмертной.
Но нет ни луча, ни души, и нет утешающих уст.
И некому путь проложить вам во мраке иль слово спасенья шепнуть...

Я знаю, какая тяжелая скальная тьма разлита по вашим жестоким темницам.
Я знаю, какие кошмарные сны приходят к вам ночью и мозг ваш терзают клыками...
Какие страданья, любовь, и мятежность, и стон в вас живут!
И небо надежды, и звук, и молчанье, и хохот!
Все это вращается в вашем нутре год за годом и пласт за пластом.
И вы начинаете грезить, всю боль головы отдавая дрожащим рукам...

И вот—свободные ваши шаги в зеленых лугах утопают.
Всевышняя синь льется с неба, подобно озерам немеркнущим, к вам...
От прелести ярких долин увлажняются ваши глаза.

И жаждущий рот
Приближается к ясной воде голубого ручья...
Пшеничное поле, как море, пленит вас волноколыханьем хлебов.
А сад ваш вам дарит осеннюю щедрую сладость...
Царит тишина...
Еще два шага — и солнце восходит, и солнце!
Кипит ваша кровь.
Где-то ждет поцелуй поцелуя.
Где-то слезы хотят со слезами иными смешаться.
Где-то руки желают обвиться венками вокруг утомленных голов.
Где-то есть тонир*, и ердык**, есть дерево, память, родник и ручей, убегающий вдаль.
Есть души, и ласка, и весны, и жизнь есть, в конце-то концов.
И двери судьбы распахнутся от ветра, и вы, как слепые, приблизитесь к ним...
На вашем пороге есть несколько капелек крови и ласточкин голос на крыше.
И есть распростертые тени, какого-то ждущие чуда.
И есть еще крик — как из бездны — беспомощных праведных душ.
О, ужас! Еще — бесконечность бряцания десятилетних цепей.
Оно пробуждается с вами — на ваших костях его кольца звенят друг о друга...
Увы, и долина, и родина, родник, поцелуй и мечте
Опять погружаются в тюрьмы — в глубь тайн их, мертвящих и жутких...
Там не вращается время вокруг оси, как на воле.
Там раздаются рыданья — хуже: рыданья рыданий!
Там — страдания ада, там — безмолвные слезы,
Там — смертельная жизнь, там — живучая смерть.
Взор, замерший пред ликом свободы, там могильной землею засыпят навеки.
Там слеза из зрачка возвращается вспять,
Чтоб до мозга дотечь.
Там бездумно клеймят вашу плоть и бездумно крошат ваши кости.
Там — нездешнего жажда, там все знанья мертвы и бегут искушенья.
А под стенами этими спят, среди тьмы
Удушающей — те,
Что когда-то в день славы истории, в день героизма
Зла законы порвали во имя светлейшего утра.
И себя принесли они в жертву, стоя пред алтарями Идеи.
И навстречу мечу супостата — ради нашей сегодняшней жизни — вдруг сверкнули своим мечом.
С рук народа сняв цепи рабства, на свои перекинули руки.

Где же сила и воля наша, наши молоты, наши удары,
Где любовь наша, совесть, размах?
Где наш гнев, полный молний?
И когда опрокинем врага мы — разобьем, и сомнем, и растопчем?
И когда двери смерти раскроем, чтобы вырвать героев своих,
Их чела поцелуем коснувшись?
Нашу жизнь они больше любили, чем свою светоносную жизнь.
Пусть любовь в них умрет, и родится проклятье святое.
Где вы, ярые Гневы, и где вы, Кулаки храбрецов, где вы, где вы?!

* Тонир — печь.
** Ердык — дымовое отверстие в крыше.

Мои слезы

1.

И был я с чистокрылою мечтою наедине, в родных долинах.
И был мой легок шаг, как поступь рыжего оленя.
Я весело бежал, хмельной от синевы и звонких дней.
В глазах моих надежда залотилась, душа моя была полна богами...

2.

А Лето урожайное дарило плоды свои, корзина за корзиной.
Деревья сада нашего дарили земле и мне свою густую сладость,
И я из гармоничной стати ивы
Взял ветку для загадочной свирели, чтоб песни свои первые пропеть...

3.

И пел...
И вторил песне алмазный ручеёк,
И птицы дивные,
И родники, опущенные господом в траву,
И утренний зефир, так схожий с ласкою сестры.
Все это вторило звучанью моих счастливых песен...

4.

И ночью этою во сне я в руки взял опять тебя, моя Свирель.
И губы вспомнили, тебя, тебя узнали, как поцелуй далеких дней.
Но умерло дыханье вдруг от пробудившихся воспоминаний.
И, вместо песни, слезы полились...

Чаяния невестки

Годами одна у окошка сижу я,
Смотрю на дорогу твою, мой далекий.
А в этом письме — тихий трепет души,
И тела, и дум; мой и больше ничей он.
Не помнишь ты солнце в день нашей разлуки?
Оно было щедрым, как слезы мои,
И было горячим, как мой поцелуй,
И добрым, родной, как твои обещанья,
И быстрым, родной, как твое возвращенье.
Молитву мою ты не помнишь, не помнишь?
Кувшин синеокой воды — ты не помнишь? —
Пролила на тень я коня твоего.
Чтоб даже моря пред тобой расступались
И суша легко под ногами цвела...
Ах, солнце разлуки давно закатилось
И черною ночью сменилось, родной...
Я плакала, сшиблена лавою лет,
И слезы катились на щеки, как звезды,
И розы сжигали, сжигали, родной...
Я жажду тебя — ну хоть волосы рви.
Еще так хмельна от вина твоего я,
И траурна — нету и нету тебя...
И памяти вслед я вздыхаю, как ветер.
И возле церковных дверей на колени
Встаю, обративши на запад глаза.
И раню колени, и тихо молю...
— Пусть высохнут сразу моря-океаны,
И хоть на мгновенье два мира сомкнутся,
А после — не нужно ни царства, ни солнца!.,
К родному порогу вернись, мой далекий!
Рука моя долго пуста без твоей.
Я в черном — я жду твоего возвращенья.
Вернись! Словно плод, переспела любовь.
Хранит поцелуй для тебя она сладкий.
А чресла мои материнства не знают.
Я свадебной, золотом тканной фатой
Украсить еще колыбель не сумела,
Не пела над люлькой — не пела, не пела
Небесную песнь матерей я армянских.
Вернись! Нету сил у тоски у моей.
И черная ночь расстилает свой саван.
И совы, родной, во дворе причитают.
И горькие слезы мешаются с кровью.
Невестке покинутой невмоготу.
Руками своими уже начинаю
На голову сыпать холодную землю —
Холодную землю могилы моей...

Горсть пепла дай мне, дом родной

1.

Ты был велик и пышен, как дворец.
И я сидел на крыше у ердыка,
В себя вбирая звездотечь ночей
И слушая могучий бег Евфрата...

2.

И вдруг узнал я с превеликой болью,
Что пали стены добрые твои
В день ужаса, резни, погрома, крови...
Взошли руины над цветами сада.

3.

Покрылась пеплом комната моя,
Где на коврах мое резвилось детство,
Где жизнь тянулась вверх, душа мужала
И для полета обретала крылья...

4.

Разбилось, значит, в золоченой раме
То зеркало, в эфирной глубине
Которого годами отражались
Мечта, надежда, дума и любовь?..

5.

И умер во дворе ручей поющий?
И изрубили иву с шелковицей?
И высох тот родник между дерев
В саду моем? Скажи мне — высох, высох?..

6.

О, как я часто вспоминаю клетку-
Обитель серой куропатки. Рядом
Алели розы... Птицы звонкий клекот
Будил меня всегда в часы восхода...

7.

Родимый дом, поверь, что после смерти
Душа слетит во мрак твоих руин,
Как голубица-странница: песнь горя
Споет и слезы выплачет свои...

8.

Но кто мне принесет, ответь, ответь,
Горсть пепла со святого пепелища?
В день смерти, в гроб мой кто ее опустит?
Кто в прах певца вмешает дома прах?..

9.

Горсть пепла в прах мой, дом родной, вмешай!
Горсть пепла со святого пепелища!
Из памяти своей, из боли высыпь!
Развей над сердцем горестным моим!..

Я с песней умереть хочу

1.

Со сладостью Надежды, Ожиданья я был наедине в тот вечер.
И взвешивал весами Спасенья и Страданья я Родины судьбу...
Но в дверь мою в полночный страшный час вдруг сильный стук раздался.
Вошел с улыбкой друг — красив, как жизнь, и добр, как брат, и грозен...

2.

Он молод был. А искра глаз его была опавшей искрою звезды.
И выточен был стан его из мышц прекрасных мраморов.
А мысль рвалась из пламенных страниц великой справедливости людской...
А на челе цвели цветы и доброты его, и боли.

3.

И, сидя рядом, мы, близкие друг другу, говорили о муках Родины.
И голова его под грузом дум все больше походила на сердце траурного полубога...
А взгляд его в моем все больше находил предначертаний родственной судьбы...
Улыбки мягко освещали души.

4.

Он длительно молчал. И я молчал,
Воспоминанья увлажняли очи.,
Свет лампы голубой, стоявшей на моем столе, струился вниз очищенною кровью.
Я побледнел.
Исчезла греза с появленьем утра...
Но он вдруг встал с осанкою героя,
Ладонь мою в свою вобрал и так сказал:

5.

«Знай, этот вечер, друг, был вечером прощания и веры.
Конь мой оседлан. У ворот твоих он ржет в упругой лихорадке боя.
Ты видишь: меч мой обнажен.
В нем нагота сверхчеловеческих решений.
Приблизь свое чело к моим устам...
Час нашего прощания и веры!..

6.

А ты воспой и боль, и мощь народа на этих чистых, трепетных страницах
В дар будущим счастливым поколеньям, в дар нашей прошлой золотой печали.
Я сир, мятежен, мне — потерянных искать...
Прощай, мой друг...
Дай песнь одну мне, песнь одну мне дай — я с песней умереть хочу!..»

Жажда

1.

Душа созерцает, как меркнет закат.
Склонилась она над далекой землею страданий,
Над раной заката, над раной земли,
И чувствует: слезы в ней хлещут...

2.

И звезды разбитых жизней,
Что схожи с тьмой разоренных очей,
В песках натруженных сердца
Вдруг оживут в этот вечер...

3.

А призраки этой ночью
В согласьи с душой и глазами моими
Восход ожидают — хотят жажду жизни они утолить.
И, может быть, капелька света падет на них сверху.»