Шираз Ованес

Без устали смотрел бы я...

Без устали смотрел бы я
На твой расцвет, страна моя.
Хочу, чтоб видели, как днем,
Глаза и в сумраке ночном.

И день и ночь тобой готов
Я насыщать и взор и стих,
Моя отчизна, мать цветов, —
Цветущий сад надежд моих!

Перевод : Т. Спендиаровой

Родник

В ледниках, в снегах рожден,
Родником я чистым был,
Орошал зеленый склон,
Валуны, траву кропил.

В голубых алмазах дно.
Бил студеной я струей,
Чтобы сердце ни одно
Не томилось жаждой злой.

Путник в зной, склонивши стан,
Ртом ловил мою струю,
Камень бросить мальчуган
Не решался в гладь мою.

Я стиха рождал строку,
Умерял влюбленных пыл,
Сердца горького тоску
В ледяной воде топил.

Был по-детски я смешлив,
Звонок был мой говорок.
Побежал я вниз, в обрыв,
Превратился в ручеек.

И чем дальше я бежал,
Тосковал я тем сильней
По губам, что освежал
Я в горах среди камней.

От любви я слезы лил,
Новой доле был не рад,
И мутил мне сердце ил
Под копытцами ягнят.

Вниз летел я под откос,
Закипал, томясь тоской.
Наконец потоком слез
Хлынул в город, стал рекой.

Люди плыли на челне,
Грудь давил тяжелый плот,
Разбивая сердце мне,
Проходили кони вброд.

И, рекою мутной став,
Вспоминал с печалью я,
Как сверкала между трав
Серебром моя струя.

Где покой мне обрести?
Есть ли в мире беды злей?
Ныне страждущим в пути
Не испить воды моей!

Заревел я, хмур и лют,
От терзаний тех лихих,
И мостом сковали тут
Оба берега моих.

Грянул бед суровых час:
На волне моей крутой
Корабли столкнулись раз —
И смешалась кровь с водой.

Оставаться б вечно мне
Говорливым родником,
От страданий в стороне
Меж цветов журчать тишком.

Нет, минуло время грез,
Людям мой на пользу труд.
Сколько мельничных колее
Моего напора ждут.

Сколько ждет меня турбин.
На горах зажегся свет,
Свет горит среди долин,
Сердцем он моим согрет.

Должен я еще поспеть
Напоить сады, поля,
Чтоб цвела пышнее впредь
Истомленная земля.

Освежу родимый край,
Утолю я жар земли,
И тогда мой след пускай
Затеряется вдали.

Перевод : Т. Спендиаровой

Есть в народе рассказ...

Есть в народе рассказ:
Как-то раз в старину
Вражьи орды напали на нашу страну.
И поднялся народ;
Чтоб сразиться с врагом,
Шли с пращой и мечом,
С топором и багром,
По горам и долам
Шли дорогой прямой.
Задыхаясь, спешил
За другими хромой.
Кто-то крикнул ему:
«Иль умом ты убог,
С поля битвы бежать
Как ты сможешь без ног?»
«Не бежать, — был ответ. —
Это правильно, брат,
Лишь с победой смогу
Повернуть я назад!»

Перевод : Т. Спендиаровой

Урожай

Богатырского роста — тропой полевой
Прохожу я, колосьями скрыт с головой.
Мысли зреют, как в колосе тучном зерно:
Знаю, чаянья в жизнь претворить суждено.
В жернова обратятся пусть горы сейчас,
В пасть моря, — все ж зерна не иссякнет запас.
Бомбы копят враги, ищут в войнах оплот, —
Миру мир урожай наш обильный несет.
Я не скуп, но за каждый дрожу колосок:
Как бы под ноги мне ломкий стебель не лег;
О невиданной жатвы жнецы, ведь и он
Вашим потом священным вспоен и взращен.
Жните золото нив, их, как моря простор,
Пусть подымутся горы зерна выше гор,
Чтобы мог Арагац отдохнуть в их тени,
Словно жнец, отработавший страдные дни.

Перевод : Т. Спендиаровой

Сына, говорят, на костре сожгли..

Сына, говорят, на костре сожгли.
Вечное бесславие палачу!
Я поверить этому не хочу.

Мать позвали пепел убрать с земли,
Подтолкнули к страшному очагу.
Я поверить этому не могу.

Мать слезу, застлавшую взгляд,
Пролила на пепел тот, говорят,
И поднялся юноша, жив-здоров,
Свято верить этому я готов!

Перевод : Т. Спендиаровой

Я — сын сынов армянского народа...

Я — сын сынов армянского народа
и больше всех люблю его и чту.
Но солнце русское мне светит с небосвода,
как продолженье сердца в высоту.

Мой русский брат, ты грудь разъял руками
и бросил сердце в черный мрак ночей,
чтоб осветить просторный мир лучами.
Вот почему нет солнца горячей.

Перевод : Н. Кремневой

Горе армянское камни расскажут...

Горе армянское камни расскажут,
Камень не сможет — горы расскажут,
Горы не смогут — века, те расскажут,
Камни,
Горы,
Века расскажут,
Струны пергаментных книг вам расскажут.

Некому будет — так песни расскажут,
Старые раны тех песен расскажут,
Руки, принявшие раны, расскажут,
Песни, раны,
Руки расскажут,
Книг окровавленных груды расскажут.

Перевод : С. Сорина

Сколок

(У развалин Звартноца)

Когда стою, не отрывая глаз
от этой церкви рухнувшей старинной,
я думаю: алмаз — всегда алмаз,
руины храма — храм, а не руины,
пускай остались лишь куски колонн,
а храм людьми и временем спален...
Таков и мой народ. В иные сроки
под стать Звартноцу он стоял, высокий.
Но время шло и старились миры —
он в сколок превратился из горы.
Бессмертный из бессмертных, этот сколок
крушил мечи, и век его был долог.
Однако на бесчисленных кострах
он все равно бы обратился в прах,
когда б — живой водою из колодца —
не письмена великого Маштоца:
как жемчуг из-под вражеских копыт —
враг не сожжет его, не раздробит.

Всегда и всюду тридцать шесть богов*
спасут армян от смерти и оков.

* Имеются в виду тридцать шесть букв армянского алфавита, созданного Месропом Маштоцем (360-440)

Перевод : Г. Кубатьяна

Взойди на крутые седые хребты...

Взойди на крутые седые хребты,
Величием предков проникнешься ты.

В высокое синее небо вглядись,
Спокойствием предков овеяна высь.

Кипит и бушует в долине поток,
Ты ярости древней отведай глоток,

Той ярости, что, раскалясь добела,
Очаг негасимым для нас сберегла.

Перевод : Т. Спендиаровой

Песня Сиаманто

Кто вас теперь, целуя, рвет,
цветы нагорий Вана?
Какой охотник в дол несет
лань моего Сипана?

Есть остров, как зрачок в глазу,
средь вод седых и старых.
Я помню матери слезу
под сводом Ахтамара.

Кто вас, целуя, пригубит,
о родники родные?
Голубка сирая взлетит.
Селения пустые...

Кто смотрит ныне в бездну вод
там, где мое гнездовье?
Ягнят в прохладе гор пасет
весенней буйной новью?

Цветы в родимой стороне,
душа лугов Сипана...
Чьи слезы донесли ко мне
вы, облака над Ваном?

Перевод : Н. Саакян

Вера в победу

Когда враги подходили
к нашей матери-Москве

Мир да услышит голос мой:
Пусть разразятся беды бед,
Пусть смертоносный меч комет
Вонзится в древний шар земной,
Пусть реки устремятся вспять,
Пусть вздыбится морская гладь,
В чудовищный сольется всплеск,
Пусть звезды потеряют блеск
И с неба ссыплются золой,
Пустыня пусть подымет вой,
Пусть глуби, вскрытые до дна,
Масис поглотят с головой,
Из недр горячих брызнет кровь, —
Не сгинет родина! Она
Из пепла возродится вновь.

Перевод : Т. Спендиаровой

Если я паду средь чужих полей...

Если я паду средь чужих полей,
От меча паду в дальней стороне,
Туча с гор моих, прилети ко мне,
Слезы матери надо мной пролей!

Если суждено на чужой земле
Мне лежать от всех дорогих вдали,
Ветер с нив моих, на своем крыле
Принеси ты мне горсть родной земли

Перевод : Т. Спендиаровой

Весь мир представляется мне пустырем...

Весь мир представляется мне пустырем.
Огромный, он холоден, хмур и безжизнен.
В просторе пустом есть один только дом.
И дом тот единственный — каша отчизна.

Мне больно за мир, что дрожит за окном, —
Сижу у огня в тепле и покое...
Когда же, каким ослепительным днем
Войдет в наши двери все племя людское?

Перевод : Т. Спендиаровой

Как зловещий гриф...

Как зловещий гриф на крутых горах,
На моих горах приземлился враг.
Сердце, час настал, обернись орлом,
Над зубцами скал размахнись крылом.

Враг парит совой в темноте ночной,
Черным хищником реет над страной.
Гордым соколом,сердце, обернись,
На крылах-мечах молнией взметнись.

А сойдет покой на поля шатром,
Певчей птицей стань с золотым пером,
В синеву пролей песен звонкий гром!

Перевод : Т. Спендиаровой

Мой Гюмри

Ночь на пороге зари.
Снится мне сладкий Гюмри...
С зеленым звоном ветвей,
с живою мамой моей...

Вот Арагац, рядом дол,
Словно в покое орел
вниз на долину глядит.
Как запах детства пьянит!
Полей Ширака разлив,
что встал средь гор голубых,
ковер из трав и цветов,
реки стремительной зов.
Летит родной Ахурян,
за ним отцовский бостан.
Старинных мельниц полет
меня как будто зовет.
Тониров сладостный дым,
о, все я вижу живым!

Как нас волнует исток,
и как он грустно далек!..

Родная машет мне даль:
«Я всю развею печаль»,
и как бы мне говорит:
«.Не плачь, хоть сердце болит».
Тот милый сердцу простор
живет во мне с давних пор,
живет, и памятью той
я с этой связан землей.

Зеленый нежный Гюмри!
В моленье, сердце, замри!
Отца веселый чибух,
в горах поющий пастух,
и прялки матери песнь,
и косы смуглых невест,
и добрый говор мужчин,
и ширь зеленых долин.
Призывный голос зурны
тревожит девичьи сны.
Весь, весь привольный Ширак
с огнем лукавым в глазах,
с открытым сердцем твоим, —
ты добрый мой исполин.
Гюмрийцы, чистый народ!
Лишь вспомню, сердце замрет...

Какая хватка и стать!
Как здесь героем не стать!
Качнет тут и без вина,
такая тут сторона.
Вот и родительский дом
и дым тонира вьюнком,
и мама, к дому маня,
в слезах целует меня.
Ах, вновь ребенком я стал,
родные своды узнал,
услышал тоненький звук
ягнят, сбежавшихся вдруг.
И бросился я в загон.
Я был так юн и силен!
Споткнулся вдруг у плетня
и... сон покинул меня.
Мой добрый сон, воротись,
верни мне прежнюю жизнь!
Но тщетно. В свете зари
я расставался с Гюмри.
С неповторимостью дней
в душа живущих моей.

Дверь в отчий дом заперта.
Кто стар, — навек сирота.

Перевод : Н. Саакян

Страж бессонный, великан Масис...

Страж бессонный, великан Масис,*
Белый лоб нахмурив, оглянись,
Иль не видишь, что сочится вновь,
Затопляя сердце мира, кровь?..

Слышу голос, точно ветра стон:
«Много тяжких видел я времен,
Много туч на плечи мне легло,
Много гроз разбилось о чело.
Сколько слез я выплакал с тех пор, —
Стали слезы озером меж гор.

И теперь я вижу, глядя вниз, —
Снова в схватке жизнь и смерть сплелись,
Но не хмурю грозного чела,
Впереди сквозь тучи даль светла;
Где блеснуло солнце, никогда
Тьме ночной не свить себе гнезда».

* Масис — армянское название Арарата.

Перевод : Т. Спендиаровой

Мне не встречалось золото такое...

Мне не встречалось золото такое!
Колосья, солнца поцелуи вы!
Касаетесь вы летней синевы
Над павшими, как жизнь над смертью, стоя,
И холоду и мраку вопреки,
Как солнца заостренные штыки!

Перевод : Е. Николаевской

Песня Армении

Не забываю звезд на небосводе,
Когда о взорах девушки пою.
Не забываю о другом народе,
Когда пою Армению мою.

Но лишь одной любви и песен мало —
Понадобится — голову отдам!
А если б снова вражья рать напала
Я б тысячи голов срубил врагам!

Народам всем в душе найду я место,
Но в сердце сердца ты, родной народ!
В твоем же сердце и большом и честном
Всегда любовь к народам всем живет!

Пусть грянет надо мной любое горе —
Лишь ты, земля моя, не знай его!
Ты, что осталась с пригоршню от моря,
Разлейся морем счастья своего!

Перевод : Е. Николаевской

Лечу, возвращаюсь...

Лечу, возвращаюсь, стремлюсь я, подобно голубке,
в гнездо родовое из странствий далеких своих.
Гнездо это деды мои основали когда-то
под куполом вечным Масиса, крылатой горы.

С тех пор в моей жизни единственный храм златоцветный,
стоит он в открытом и вольном пространстве земном —
мильоннохребтовые милой Армении выси,
венчает которые мраморный купол — Масис.

Перевод : Н. Саакян

Армянское зодчество

Памяти Т. Тораманяна и А. Таманяна

Когда, резвясь ягненком по дороге,
шел с мамой в церковь, как на торжество,
я целовал хачкары,* босоногий,
и затихал, не знаю отчего.

Я и теперь целую их то в муке,
то радостью нечаянной согрет —
о праотцы, целую ваши руки,
из камня созидающие свет.

В скалу, дотоле дикую и злую,
вошла душа, нетленна и чиста.
Когда я ваш священный след целую,
к бессмертью прикасаются уста.

* Хачкар (крест-камень) — стела с высеченным на ней крестом и резным орнаментом.

Перевод : Г. Кубатьяна

Я, подобно дубу, сердцем в землю врос...

Я, подобно дубу, сердцем в землю врос,
В землю, налитую жарким ливнем слез,
В землю, что грозою сожжена дотла,
В землю, что багровым маком зацвела.

Вихри налетели,тучи наползли,
Оторвать хотела сердце от земли...
Если ветви дуба срезать до одной,
Снова он листвою зашумит весной.

Перевод : Т. Спендиаровой

Элегия

На сердце века раны тех времен
Я должен высечь, завещав армянам:
На памятнике всеармянским ранам —
Два миллиона горестных имен,
Трагедию земли — предсмертный стон
Двух миллионов жертв под ятаганом.
У мира на глазах, как будто всех
В кровавом этом море укатало,
И человеколюбие молчало...
Два миллиона выстраданных вех!
А как же в людях доброе начало?
И желтизну застывших о смерти лиц
Луна впитала, вознесясь над ними
Пергаментом, одною из страниц
Истории, воспринятой живыми, —
Осенний лист, который в небосвод
Взметнуло, вырвав с мясом, лихолетье,
И много меньше стало нас на свете,
Осталась горстка в тот жестокий год.
И начертать на сердце супостата
Я должен, взяв резец и молоток,
Два миллиона выстраданных строк,
Глубоких, как ущелье Арарата:
За каждою строкою — человек,
Боль, рана, не зажившая поныне, —
Два миллиона чистых, словно снег
На склонах нашей вековой святыни.
Я должен высечь эти имена,
Чтобы спалось в сырой земле спокойней
Двум миллионам, унесенным бойней, —
Вселенная, тут и твоя вина!

Живым потоком мы брели устало
По выжженным безлюдным деревням.
И зрелище резни от нас скрывала
Ночная мгла из состраданья к нам.
Ступая в мертвой темноте неверно,
Я под ноги глядел, чтоб не упасть,
И голову ребенка вдруг извергла
Навстречу мне зловещей ночи пасть.
Я в ужасе глядел остекленело:
Светилась кровь невинная во тьме,
В глазах еще живое что-то тлело...
Потом луна пришла на помощь мне,
И мы в молчании взялись за дело,
Могилу роя рядом, на холме.
И, мертвое дитя предав могиле,
Сошли с холма и потащились прочь,
Хотя мертвее мертвых сами были,
И в саван нас укутывала ночь.

Скажи, цветок, где стебелек твой тонкий?
Кому ты помешать на свете мог?
И кем ты был — девчушкою? мальчонкой?
Где твое тельце детское, цветок?
В каком саду, цветок, тебя сорвали?
Где пробил над тобою грозный час?
Где изверги тебя четвертовали?
Где бирюзовый свет очей погас?
Где ты, несчастный, встретился злодею?
Где был отец, что ты не звал его?
Где мать? И почему ты был не с нею,
Не обхватил ручонками за шею?
Она не знает, что дитя мертво...
Измучены, без крова и без пищи,
Мы молча шли сквозь новый Дантов ад:
Пред нами — смерть,
За нами — пепелища.
Изгнанникам отрезан путь назад...

Перевод : Е. Солоновича

Всякий раз, как услышу о родине, я...

Всякий раз, как услышу о родине, я
Вспоминаю наш старенький дом под горою
И негромко бормочущий голос ручья,
Мне слагавшего сказки вечерней порою.
Аист белый, как снег, вспоминается мне,
Угнездившийся на топольке одиноком,
И могила отца моего на холме,
Словно каменный вопль, не услышанный богом;
Очага раскаленного сладостный дым,
Слабый скрип колыбели в родительском доме,
Мать, склоненная над изголовьем моим
И касание ласковых тихих ладоней.
Был наш дом неказист, но за ним, как оплот,
Мощно ввысь уходил Арагац величавый.
Стая белых голубок пускалась в полет,
В синем небе искала звезду моей славы.
И тропинку, тропинку забыть не могу,
Что начало брала возле дома родного
И вела меня к свету сквозь холод и мглу,
И вела меня к высям свершенья и слова.
К яркой радуге, к млечным путям — над землей —
Я поднялся той давней, той детской тропою,
К светоносной кремлевской звезде золотой,
К той звезде, что назвал я своею судьбою.

Перевод : Н. Габриэлян

Когда земля под щедрым вешним блеском...

Когда земля под щедрым вешним блеском
Спешит прикрыть цветеньем наготу,
Когда ручьи звенят по перелескам,
Когда ликуют яблони в цвету,
Когда река безумствует на воле,
Когда шалеют и цветы, и шмель,
Когда весенний луч целует поле, —
Мне опьяняет душу странный хмель:
И я хочу дарить цветы прохожим
И сам вдыхать их вешний аромат,
И в радости, с печалью чем-то схожей,
Хочу испить случайный женский взгляд;
Улыбки девушек приветным словом
Нежданно в гости залучить хочу;
И жизнь мне кажется открытьем новым —
Ее в объятья заключить хочу!..
О, сердце, мир одеть таким покровом —
Весне одной то чудо по плечу!

Перевод : Ю. Хазанова

Сказание о горе

Из недр земли, с земного дна
Высоко поднялась она,
Легла, как камень на дороге,
И грозные ее отроги
Холмам закрыли все пути —
Теперь им к славе не пройти.
От страшной зависти желтея,
Тогда воскликнули холмы:
«Что за коварная затея,
Такого не потерпим мы!
Неужто век нам быть холмами,
А ей — горой, какой позор!
Хотим горами стать мы сами —
Других здесь не потерпим гор!
Не станем кланяться ей в ноги,
Сметем ее с своей дороги!»
Горе грозя, к плечу плечом
Холмы примкнули в злобе ярой,
Но ей все козни нипочем,
Ей нипочем все их удары.
...Холмы решили взять свое:
Упрямые, простерли руки
И стали сыпать на нее
Горстями горести и муки, —
Землей засыпать, замести
Безумную решили твердо...
Но не сошла она с пути,
Над ними возвышаясь гордо;
Лишь стала выше во сто крат,
Всю боль и гнев земных утрат
В себя вобрав, как скорбный клад!..

Она зовется — Арарат...
Родной, злосчастный Арарат.

Перевод : Ю. Хазанова

Завещание

Что завещать тебе, мой сын, что завещать, сынок
Чтоб и в веселье, и в беде меня ты помнить мог?
Сокровищ не припрятал я... А впрочем, есть одно:
Мой сын — сокровище мое, дороже всех оно.
Но есть другой бесценный клад, что с детства дорог мне,
Такого клада не найти в далекой стороне;
Пускай томится он пока. закован в облаках,
Прими его как отчий дар: он должен жить в веках.
Из плена вызволи его и, на спину взвалив,
Перенеси в отцовский дом, в кипенье наших нив!..
Тот клад — Масис родимый наш.
Да, ноша нелегка,
Но правдою святой сильна и детская рука!
Когда же гору сдвинешь ты и принесешь ее,
То из могилы сердце вынь горячее мое
И на вершине схорони, под снегом, на века —
Чтоб успокоилась его палящая тоска.

Я завещал тебе Масис, и ты храни его,
Как свой язык родной, как стены дома твоего!
В наследство отец оставил мне клад.
Не счесть до конца сокровищ моих, —
Ни шах, ни раджа средь пышных палат
Еще никогда не знали таких!

Богатства мои — тебе, мой народ!
Замков на них нет ни ночью, ни днем.
Лишь враг к ним пути вовек не найдет:
Их место в стихе и в сердце моем!

Перевод : Ю. Хазанова

В наследство отец оставил мне клад...

В наследство отец оставил мне клад.
Не счесть до конца сокровищ моих, —
Ни шах, ни раджа средь пышных палат
Еще никогда не знали таких!

Богатства мои — тебе, мой народ!
Замков на них нет ни ночью, ни днем.
Лишь враг к ним пути вовек не найдет:
Их место в стихе и в сердце моем!

Перевод : Э. Александровой

Армения-мать

Мне приходит на память картина. Средь высохших лоз
Мать Армения на руку скорбно склонилась лицом.
Голубеет Араз — водоем ее жалобных слез,
В пыль затоптан венец... Что же стало с прекрасным дворцом?..
Все растоптано, смято, здесь дикий промчался
сельджук.
Солнце с неба сорвал и оставил луну горевать,
Обрекая народ нищете и печали разлук.
Опершись на ладонь, ожидает Армения-мать.
Как луна из-за облака, смотрит печально она,
Ждет: какая дорога, какая ей жизнь суждена?
Ныне вижу тебя, молодая отчизна моя.
Ты путями суровыми шла из далеких веков,
Побратим синеглазый вернул тебе свет бытия.
Ты свободна от древнего горя и тесных оков.
Молодыми садами раскинулась ты по земле,
Гроздь за гроздью — тяжелые черные пряди кудрей.
Ты сегодня, проснувшись, ликуя, в предутренней мгле
Загляделась очами зари на своих сыновей.
А они вкруг тебя, — ни смелее, ни краше их нет, —
А они высекают из камня холодного свет,
Выжимают вино, собирают с цветов твоих мед.
Мать отчизна цветет, зреет колос под ветром шурша,
Ныне знает она: все, что в сердце лелеет народ,
То и сбудется, так наша новая жизнь хороша!
Изумрудная завязь свободного нашего дня
Развернется и вспыхнет грядущего ярким цветком,
Лепесток к лепестку — пятилистник блеснет, осеня
Тропку нового сада, украсив отстроенный дом.
Мать Армения, ныне, спокойной рукой опершись
На сыновние плечи, ты смотришь в лазурную высь.
Так цвети же, отчизна, и вечно счастливою будь.
Жизнь свою отдадим за просторный и ясный твой путь!

Перевод : В. Звягинцевой

Мир

Благоухание, цветенья буйный пир...
Ты все желаннее, все сладостнее, мир.
Растешь ты, как дитя, чтоб великаном стать,
Вселенная — твоя заботливая мать.
Сердца людей стучат сегодня как одно,
Лишь о тебе сейчас нам думать суждено.
Ты — животворный звон колоколов Кремля,
Ждут лемехов твоих широкие поля.
Мир, славный пахарь наш, я слышу песнь сестер —
Поют на тракторах смуглянки наших гор,
А если женщина взялась за дело — знай:
Любая горсть земли даст щедрый урожай.
Мир, добрый сеятель, ты сеешь вечный свет,
В ладони солнечной сжав семена побед.
Пусть борозды твои по всей земле пройдут, —
Сторонники войны могилы в них найдут.
Пусть вдалеке еще немало черных туч —
Ты нас объединил и натиск наш могуч.
Благоухание, цветенья буйный пир...
Ты все желаннее, все сладостнее, мир.

Перевод : В. Звягинцевой

К родине

В ручьи ручейки впадают
И реки бегут по взгорьям.
А реки впадают в реки
И вот — становятся морем.
Со всех берегов чужестранных,
Где голод, нужда и горе,
Стремятся к тебе караваны,
Чтоб слиться в едином море.
Все вьюги над ними кружили,
Все ветры их лица хлестали.
О, сколько они пережили,
Как много они испытали!
Оставив ночи проклятий,
Где тлели изгнанников света,
Сегодня стекаются братья
На эту великую встречу.
Глядят на поля, на горы,
Любовью к тебе горя.
В твоих необъятных просторах
Бросают они якоря.
Вернулись те, кто сложили
Песни о мраке чужбины.
На реках чужих служили
Мостами их голые спины.
Встречай же сынов своих,
Родина!
Пришедших из мглы
Непогодины.
Встречай их, из тьмы бредущих,
Сильней становясь и прекраснее.
Чем лес деревьями гуще,
Тем бурям он неподвластнее.
О Родина наша, Армения,
Ты песню любви им спой,
О том, как Октябрьским сражением
Был начат твой век золотой,
О том, как по лестнице звездной,
В трудах
Поднимаешься ты
К радости, нами созданной,
К вершинам
нашей мечты.

Перевод : Л. Гинзбурга

Наш огород и вправду чудо

Наш огород благоуханный садам Шираза был под стать.
Плыл над округой запах пряный и летом, и весною ранней.
Он и доныне как оазис в песках моих воспоминаний.
Отец берег его и холил, души не чаяла в нем мать.

Наш огород... В Ширазе лучший цветник ему был что двойник.
Весною аистиным раем наш тополь становился снова,
и наша дверь была открыта всегда для путника любого,
и зазывал утишить жажду водой студеною родник.

Наш огород... Садам Шираза его печали не близки,
а он, два дома содержавший, был, чудится мне, меньше пяди.
Чью землю не пахал, бывало, отец... за так, за бога ради,
и снег трагедии армянской запорошил его виски.

Наш огород... Отцу Шираза он был создания венец
и чудо — матери и сестрам, сияньем юности объятым.
Овеяны воспоминанья его далеким ароматом,
и снова в них многострадальный, многопечальный мой отец.

Наш огород и вправду чудо — он был прославлен, как Шираз.
Моя звезда, чуть загоревшись, цветком в руках судьбы казалась,
но не угасла, не сломалась — меня рука отца касалась.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Здесь, здесь армянскому Хафизу явилась муза первый раз.

Перевод : Г. Кубатьяна

Моему отцу — гюмрийскому огороднику

Приходил мой отец вместе с ветром вечерним Ширака,
И лопата была как луна у него над плечом.
Приходил мой отец, — это сон выплывает из мрака, —
И казалось: весь мир с ним приходит в наш нищенский дом.

И приносит отец мой волнующий запах баштана,
А лопата блестит — золотая надежда семьи.
У отца на руках лепечу о мечте постоянной:
«Ну когда ж ты возьмешь и меня на баштаны свои?»

Приносил он с собою дыханье земли, вечно юной,
И в объятьях его засыпать было сладостно мне,
И по грядкам амема, по грядкам зеленым тархуна
Я бродил и бродил до рассвета в безгорестном сне.

Приходил мой отец вместе с запахом дальнего поля,
И не верил я матери, мне говорившей, грустя:
«На баштанах чужих спину гнет твой отец поневоле».
Приходил мой отец... Вспомню — плачу теперь как.

Перевод : А. Тарковского

Бабушка, наша отчизна какая?...

Бабушка, наша отчизна какая?
Та, над которой небо без края,
Над беспредельною голубизной
Красное солнце, яростный зной.
Та, на которой гора Алагез,
Птицы — ашуги в зелени лоз,
Вольные реки — рокочущий саз,
Озеро — радость ликующих глаз,
По ветру косы пустило волнами
И озарило отчизну огнями.
Дивно хорош светоносный Севан!
На горизонте Масис великан,
Что головою доходит до рая,
Вот она, наша отчизна, какая!
Та, где Казбек с Арагацом вдвоем
Подняли чашу с кипящим вином
И закричали Масису: «Эй, старый,
Выпьем за дружбу полною чарой!»

Перевод : С. Map

Пусть вечный снег горит на ваших тронах...

Пусть вечный снег горит на ваших тронах,
Вершины гор родной моей земли!
Пусть бьют ключи на ваших горных склонах,
Чтоб вечно воды вниз бежать могли.

Цвети, земля, под жарким небосводом,
Пусть колос наливается зерном,
Пусть не струится кровь по свежим всходам,
Мы спелый хлеб благословим вином.

Не вспомнит, может, хлебопашец новый,
Впервые боронящий горный склон,
Что был в плену Масис седоголовый,
Что хлеб армян был кровью окроплен.

Я рад — пусть он забудет про невзгоды,
Про гнет, давивший наш народ родной,
Пусть с другом он беседует, как воды
С освобожденной, радостной землей.

Перевод : И. Снеговой

На чужбине

Ненаглядные, милые горы,
Изумрудные горы мои.
Вы не знали скитаний и горя,
О счастливые горы мои!
Я цвела на ваших уступах,
Я сестрою вашей была.
Талый снег по весне пила —
Свежий снег вершин неприступных.
Но пришли за цветами моими,
За хмельным благовоньем пришли,
Унесли и в саду на чужбине
Посадили от вас вдали.
Желтой горстью осени стала
Я в чужом, постылом саду.
Птицей с вырванным горлом стала,
Не увижу я вас, не приду...
Где вы, ветры? С хребтов слетите
На могучих крыльях своих,
Из беды меня унесите.
Отпустите в краях родных.
Вешний ветер, в лицо мне брызни
Талым снегом вольных высот.
Алым пламенем новой жизни
Сердце мертвое расцветет.
И опять по стремнинам горным
Запах диких роз потечет...
Ах, и птица с вырванным горлом
На родной земле запоет!..

Перевод : Д. Голубкова

Древняя надпись

Я гнездо себе свил высоко в облаках,
Я гнездо себе свил на вершинах крутых, —
Но меча никогда не держал я в руках,
И шакалы детей растащили моих.

И покинул тогда я приют в облаках,
И построил гнездо в синих недрах морских, —
Но меча никогда не держал я в руках,
И акулы детей растащили моих.

Но когда, возмужав, крепость я заложил,
И, с другими сплотясь, эту крепость воздвиг,
И в защиту ее грозный меч обнажил, —
Отстоял я весну для потомков своих.

Перевод : Э. Александровой

Святая отчизна, ты в сердце моем...

Святая отчизна, ты в сердце моем,
ты в сердце моем,
не сочти же словами,
что, если рассечь мое сердце, то в нем
могуче зажжется знамен твоих пламя,

Кричать о любви не хочу, не могу,
но знай и, великая, сыну доверься:
сто раз тебя ранить удастся врагу, —
и тысяча ран изъязвит мое сердце.

Отчизна, я весь твой и больше ничей,
и в трудной дороге к заветному краю
я вспыхну свечой ради славы твоей,
без пепла — до капли последней — сгорая.

Перевод : Н. Егорова

Из легенд Ширака

Когда отец мой строил дом, то он
Поворожил над каменною кладкой:
Храня обычай дедовских времен,
Под камень шапку положил украдкой
И верил, что в круговороте лет
Он сохранит очаг от горьких бед.

И вместе с шапкой положил перо
Неуязвимой, долголетней птицы
И думал: «Пусть предание старо,
А все ж беда со мной не приключится,
И, может быть, средь бурь превратных лет
Я сохраню очаг от горьких бед».

Он с шапкой положил перо орла,
Как символ долговечности и счастья,
Но буря дом убогий разнесла,
И на отца обрушились напасти.
Он не сберег родной очаг от бед.
На всем лежал уничтоженья след.

Надежду потеряв, он строил вновь,
Бетон с железом положил в основу,
Вихрь налетел, лилась потоком кровь,
Не миновала смерть родного крова.
Настали годы воинских побед,
Но смерч войны на всем оставил след...

В основу шапку братства мы кладем
С пером лучисто-белым голубиным,
Чтоб в мире мир царил, чтоб отчий дом
Не омрачился горем ни единым,
И край родной в круговороте лет
Мы охраним от горестей и бед.

Но если нас заденет злобный враг,
Мы встать, как горы каменные, сможем.
Чтоб защитить отчизну и очаг,
Не только шапки — головы положим.
Мы отстоим от горестей и бед
Наш мирный дом в круговороте лет!

Перевод : К. Арсеневой

С берега Арпачая кто-то зовет меня...

С берега Арпачая кто-то зовет меня,
Мой отец-огородник, верно, там ждет меня.

Нет, это только голос глуби вод сберегли,
Мертв отец, но бессмертны зовы родной земли.

Пойте, мудрые воды, слышу ваш вечный зов.
Как же я позабуду отчий родимый кров.

Днем и бессонной ночъю слышу струй бубенец:
Воды, как я, смеются, плачут — как мой отец.

Перевод : В. Звягинцевой

Любой мечты прекраснее стократ...

Любой мечты прекраснее стократ,
Столь близок мне, столь от меня далек,
Горчайшая из всех моих утрат —
Столь близок мне, столь от меня далек, —
Доколе ты пребудешь, Арарат,
Столь близок мне, столь от меня далек?

Перевод : Г. Кубатьяна

Ты прости меня, мать, о земля дорогая моя...

Ты прости меня, мать, о земля дорогая моя,
Если пала росой на цветы твои скорби слеза.
Ты, как мать, мне прости, то оплакал любовь свою я,
Не лучи твоих звезд, — обожгли меня милой глаза.
Словно дикий шиповник, открыл я ей душу свою,
Но швырнула ее на дорогу: мол, груб ты и дик!
И нашли меня путники, шедшие в нашем краю,
Наклонились и подняли бедную душу мою.
«О неверной напрасно ты плачешь», — промолвил старик.
Так сказал он, и тучи печали сумел разогнать,
Лишь упали последние капли на зелень полей.
Эти слезы прости мне, земля, как простила бы мать,
Пусть, останусь я диким шиповником в песне твоей.

Перевод : И. Снеговой

Город горем бы я мостил — город мал...

Город горем бы я мостил — город мал,
Горе по ветру я пустил — ветр ее взял.

Горе другу решил отдать — друг не друг,
Думал с горлицей бедовать — порх из рук.

Отдал горе свое горе — не берет! —
Ни гора, ни в глухой норе старый крот.

Отдал веку я своему, только нет:
— Хватит горя мне своего! — был ответ.

Ни сестра не взяла, ни друг, ни гость,
Мать взяла, превратившись вдруг в пепла горсть...

Перевод : Н. Панченко

От тяжких ран томится мать земля...

От тяжких ран томится мать земля, —
В былых боях нанес их враг постылый.
Печалью отуманены поля,
И эти раны — братские могилы.

О, не одну мы пролили слезу
За тех, кто отдал жизнь отчизне милой»
Забвенье породило бы грозу
И новые солдатские могилы.

Не забывайте, люди, даже в снах
Места, где погребен священный прах.

Перевод : К. Арсеневой

В тревоге склонялась на поле брани...

В тревоге склонялась на поле брани
Русская девушка надо мной.
Прохладнее стало горящей ране
От этих синих глаз надо мной.
Как будто вдруг расцвело в тумане
Небо Армении надо мной.

Перевод : В. Тушовой

Голос поэта

Я — поэт. Я вечностью рожден.
Вскормлен я землей и небесами.
Звезд язык... знаком мне с детства он,
С птичьими знаком я голосами...
Голубь мне садится на плечо,
Но в любовь высокую влюбленный,
Я — всегда мечтавший горячо
Обласкать как сына мир зеленый,
Я — готовый плакать в три ручья
Из-за чьей-нибудь одной слезинки,
Я — не раздавивший муравья,
Я — на смерть восставший в поединке
Ради жизни, счастья и труда, —
Ныне словно ласточка кричу я,
Что тревожно вьется у гнезда,
Коршуна кружащего почуя...
Призываю: в сердце меч врагу!
Жизнь восславьте, зло сведя в могилу! —
Смерть в уста поцеловать могу,
Но простить врагу — превыше силы!
Он хотел вселенную залить
Черной тьмой, воздвигнуть горы пепла,
Он хотел извечный свет убить,
Чтобы солнце на небе ослепло.
В сердце, превращенное в набат,
Бьет неумолкающая совесть.
Я кричу: нам гибелью грозят!
Встаньте все, к сраженью приготовясь!
Встаньте все — и Север, и Восток,
И вершины, и леса, и реки.
Смерть в уста поцеловать бы мог.
Но врагу я не прощу вовеки!
Я, не раздавивший муравья,
Я, скорбевший по цветке увядшем, —
Я кричу щадить врага нельзя,
Чтоб его не видеть детям нашим,
Чтобы, в мире уничтожив зло,
Мирно человечество цвело!

Перевод : В. Тушовой

Ах, как много курил отец...

Ax, как много курил отец,
ах, как много, безмерно много...
И, задымленная вконец,
перед ним ложилась дорога.

Он угрюм был и нелюдим.
Он тоску заглушить стремился.
И сожженного Карса дым
из отцовской трубки струился.

Перевод : Г. Кубатьяна

Фиалке ветер говорил...

Фиалке ветер говорил:
«Умчимся за море со мной!»
«О нет, — вздохнув, цветок сказал, —
Умру я без земли родной!»

Но ветер верить не хотел,
Фиалку выдернул, жесток,
И увидал: в его руке
Лежит безжизненный цветок.

Перевод : Л. Гинзбурга

Нашего дома родник — мама моя...

Нашего дома родник — мама моя.
Хлеб и живая вода — мама моя.
Нашего дома раба — мама моя.
И королева двора — мама моя.
Крепость отеческих стен — мама моя.
Ясный огонь очага — мама моя.
Солнца немеркнущий свет— мама моя.
Истинно: мать и отец — мама моя.
Мир и любовь на земле — мама моя.
Матерь сокровищ моих — мама моя.
И богоматерь в дому — мама моя.

Перевод : Н. Кремневой

Сердце матери!..

Сердце матери! С чем бы его я сравнил?
Со вселенной? Но больше вселенной оно!
Сколько горя я нехотя ей причинил,
Сколько вытерпеть ей за меня суждено!

Пусть глаза ей отдам, — а в долгу все равно!
Выну сердце, отдам, — и тогда я в долгу!
Мать и Родина, вы для меня — заодно,
Не любить вас, не петь о вас я не могу.

Перевод : Э. Александровой

В ущелье старости, в молчанье, в забытье...

В ущелье старости, в молчанье, в забытье
спускается она, и никогда отныне
ей не подняться вверх, когда зовут ее
подснежники в горах, банджар-трава в долине.

Я раньше журавля спущусь на Алагяз,
я встану до зари, чтобы в горах Ширака
подснежников нарвать и в полуночныйчас
их отнести в ущелье.старости и мрака.

Я из объятий гор любовно принесу
в объятья матери шальной весны дыханье,
ее цветенья хмель, раздолье и красу,
сиянье всех лугов, всех листьев колыханье.

Перевод : Г. Кубатьяна

Весенние ветры тепло принесли...

Весенние ветры тепло принесли, —
Конец холодам! Двери настежь скорее!
Сегодня я, ветры, от дома вдали,
Пусть мать мою ваше дыханье согреет!

Овейте ее ароматами трав,
Кого, как не мать, вам лелеять влюбленно?
И вы, родники, склоны гор напитав,
Раскиньте у ног ее бархат зеленый!

И вы, голубые фиалки весны,
Целуйте следы ее в благоговенье!
А вы хоть на миг возвратите мне, сны,
Одно материнское прикосновенье!

Перевод : Э. Александровой

Маленькая, кроткая моя...

Маленькая, кроткая моя,
Просто — мать каких не счесть на свете.
Не сравню родную с солнцем я, —
Тихим огоньком она мне светит.

Но когда внезапно на лету
Горе тучей солнце заслоняет —
Наступающую темноту
Огонек чуть видный разгоняет.

Маленькая, кроткая моя,
Просто — мать, каких не счесть на свете.
С горстку солнца вся-то жизнь твоя.
А душе и днем и ночъю светит.

Перевод : В. Звягинцевой

Миновали сроки, минул год жестокий...

Миновали сроки, минул год жестокий,
Ждать не перестала мать свое дитя,
Все на путь глядела, темный путь далекий,
Так и смерть встречала, глаз не отведя.

Между трав высоких над ее могилой
Расцвели весною синих два цветка.
То глаза, тоскуя, снова мать раскрыла —
Все с дороги сына ждет издалека.

Перевод : Т. Спендиаровой

Экспромт

Мать моя неграмотна, но впрок
Ей пошла бы грамота едва ль!
Пусть прочесть не сможет этих строк,
Не узнает про мою печаль.

Перевод : Т. Спендиаровой

Я знаю: как бы ни ушел от дома далеко...

Я знаю: как бы ни ушел от дама далеко,
Ширакским полем я твоим всегда останусь, мать.
И как бы ни поднялся я под солнцем высоко,
За твой подол я, как дитя, как сын, держусь опять.

Стоишь ты, словно Арагац, ты видишь дальше всех,
Ширакским полем я внизу — у материнских ног.
О мать, ты наверху — зима, ты вековечный снег,
А я у ног твоих — весна, несущийся поток.

Но если ранний снег падет на голову твою,
Цветы полей прольют росу, а я слезу пролью.

Хоть не погиб в бою твой сын, не унесен войной,
Другие голову твою покрыли сединой.
И вот от мира одного я требую — твой сын, —
Чтоб мир на голове твоей не добавлял седин.

Перевод : Е. Николаевской

О путник.голову склони...

О путник, голову склони,
постой в молчанье.
Здесь упокоена навек
горсть мирозданья.

Здесь сердце матери моей
перед тобою,
дотла сожженное людской
бедой и болью.

Вобравшее вселенной всей
скорбь и страданье.
О путник, голову склони,
постой в молчанье!

Перевод : Г. Кубатьяна

Не спится мне в зимнюю стылую ночь...

Не спится мне в зимнюю стылую ночь,
бессонна и в небе луна.
Лишь маму я вспомню — и снова невмочь,
и сердцу опять не до сна.

Укрыта кладбищенской слезной землей
она на далекой меже.
Одно хорошо, что холодной зимой
она не замерзнет уже...

Перевод : Н. Саакян

Во сне увидел маму я...

Во сне увидел маму я,
увидел маму я во сне.
Мечта заветная моя
сбылась, и рай явился мне.

Проснулся я, а мамы нет.
Безжалостен слепящий день.
Что сердцу этот яркий свет!
Меня коснулась скорби тень.

Перевод : Н. Саакян

Мать молвила...

Мать молвила:
— Кто-кто, но ты, сынок,
про день рожденья моего бы мог
не спрашивать. Тебе ль не знать ответ?
У армянина дня рожденья нет.
Как птица феникс, в этом мире он.
Он был убит и наново рожден,
и, возрожденный, он убит был снова,
но жизнью был опять вознагражден.
Веками убивают нас, а мы
вновь воскресаем из могильной тьмы.
И потому не спрашивай меня,
когда я возродилась из огня,
когда я увидала белый свет.
У армянина дня рожденья нет.

Перевод : Г. Кубатьяна

Отдели от души своей, мама...

Отдели от души своей, мама, для меня хоть один черенок,
Чтобы горькому древу вселенной я привить доброту твою мог,
Чтоб цвела она, не отцветая, всходы зла и печали тесня,
Чтобы люди любили друг друга беззаветно, как любишь меня.

Перевод : Э. Александровой

Снег тихо падает и к маме...

Снег тихо падает и к маме
на грудь ложится, чист и сух,
как будто ангелы крылами
легчайший стряхивают пух.

И на могиле, полный скорби,
он застывает — и, живой,
он превращается в надгробье,
в суровый мрамор вековой.

Затем и нежно и безгрешно
летят снега и даль бела,
что праведна и безутешна
жизнь матери моей была.

Затем, высокий и печальный,
снегов медлителен полет,
что и природа отдает
ей, матери, свой долг прощальный.

Перевод : Г. Кубатьяна

Не знают отчего ты так бледна...

Не знают, отчего ты так бледна.
Им звук пустой — тех бедствий времена.
Не знают, и едва ли им поверится,
что в этот век жестокий и лихой
моей надежды слабенькое деревце
ты одеваешь свежею листвой.
Не знают, что душа твоя распята,
что на кресте трех войн она горит.

Осколки от короны Арарата
в груди твоей, и грудь твоя болит.

Перевод : Г. Кубатьяна

Стал бы к матери злым и придирчивым я...

Стал бы к матери злым и придирчивым я,
Если б мог я к ней злым и придирчивым стать,
Чтоб не так безоглядно любила меня,
Чтоб не стоило слез ей по мне проливать,

Чтобы, если придется меня потерять,
Не заметила б даже потери своей,
Чтоб ни разу потом и не вспомнила мать
Обо мне, о беспутнейшем из сыновей.

Только станет ли это защитою ей?
Каковы мы ни есть, всех нас матери жаль.
Смерть ребенка ей собственной смерти страшней,
И острее отточенной стали печаль.

Перевод : Э. Александровой

Вот монастырь, вдали от всех дорог...

Вот монастырь, вдали от всех дорог
стоящий на высокой горной тверди.
В безмолвии о вечности и смерти
он думает, замшел и одинок.

Прозрачная, подобьем хрусталя,
струится вниз вода с горы печальной,
кристальная, как будто изначально
она струится из монастыря.

Здесь мама побывала и тайком
свои молитвы прошептала Богу.
Ее слеза по горному отрогу
скатилась вниз и стала родником.

Перевод : Г. Кубатьяна

Ни великой любви, ни бессмертной...

Ни великой любви, ни бессмертной
никогда не встречал у людей,
кроме той — бесконечной, безмерной,
в сердце мамы почившей моей.

Как все суетно в мире, и грустно,
и темно — невозможно понять.
Лишь она навсегда безыскусна,
драгоценна, единственна — мать.

Лишь ее в тишине посещает,
отвечает на боль и на вздох,
лишь ее в темноте освещает,
ей внушает любовь свою Бог.

Всю возможную святость людскую
он вдохнул в глубину ее глаз.
Оттого я сейчас и тоскую,
оттого я и плачу сейчас.

Что мне проку, что память нетленна,
что рыдания сороковин,
если в этой печальной вселенной
я навеки остался один.

Как все горестно в мире, как горек
этот суетный круговорот...
И один человек только дорог —
тот, который уже не придет.

Перевод : Г. Кубатьяна

Чудо

...И я услышал: в дверь стучали глухо.
— Кто там еще? — спросонок я спросил.
— Я нищая, — какая-то старуха
ответила. — Без крова и без сил.

Впусти меня.
Я встал и отпер сразу,
и разум отказался понимать —
там, в темноте, но видимая глазу
стояла мать умершая. Да, мать!

Я ужаснулся и в ее объятья
упал без чувств. И мать сказала мне:
— Очнись, сынок, и здравствуй. Испытать я
тебя пришла. В кромешной тишине

и нищенкой. Дабы, неуглядимый,
узнал господь — судья добра и зла, —
жива ли совесть у тебя, родимый.
или со мною вместе умерла.

Перевод : Г. Кубатьяна

Элегия. («У родимой реки...»)

У родимой реки, и грустна и светла,
ждет-пождет, словно мама, ракита —
ждет, когда я вернусь, и тоскует ветла,
словно мама, тоскою убита.

Я умру в чистом поле, и долю мою
пусть оплачет ракита печальней —
я шакалам пойду на прокорм, воронью,
ненасытной земле чужедальней.

Слез никто не прольет над судьбиною злой,
безымянных никто не помянет.
Вы пройдете по нам, ставшим прахом, землей,
но и с вами такое же станет.

И река, и ветла позабудут о нас,
и у дома родимого лозы.
Воплотимся мы в слезы из маминых глаз,
материнские долгие слезы.

Битвы грянут и минут, и даже больней
будет людям,чем нам, временами.
Наше горе растопчут копыта коней,
и века пронесутся над нами.

Перевод : Г. Кубатьяна

Нет, не хвали меня, — сказала мать...

— Нет, не хвали меня, — сказала мать. —
Любая мать — она везде и всюду
вовек пребудет матерью, покуда
ей Бог дарует силу, чтоб дышать.

О господи, что я! Сумела б я,
упав в огонь, испепелясь от света,
спасти чужих сынов, как будто это
мои, мои родные сыновья?

Воспой таких, которые смогли,
едва светясь, как малая лампада,
возжечь по десять звезд у Арарата
во имя нашей завтрашней земли.

Перевод : Г. Кубатьяна

Осветили мрак моих путей...

Осветили мрак моих путей
Ясные созвездия детей.
Вдоль пустынных, сумрачных дорог
Пролился журчащий говорок.
Точно рой веселых мотыльков
Вдруг слетел с тяжелых облаков.
Точно маки распустились вдруг
И весну раскинули вокруг.
Я в веселом солнечном кругу.
Вы — ручьи, я — дуб на берегу.
Эй, помедли, время; солнце, стой;
Загорись, о сердце, вновь мечтой!
Ты свело с тем детством сирым счет,
Сколько детств вокруг тебя цветет!

Перевод : Т. Спендиаровой

Еще вчера — горящая лампада...

Еще вчера — горящая лампада
извечного людского милосердья,
надежда, утешение, отрада.
Сегодня — горсточка вселенской тверди.
Нет больше в мире этой силы доброй,
и жалости отныне в мире нет.

С могилы матери восходит свет, подобный
огню лампады, неизбывный свет.

Перевод : Г. Кубатьяна

Погибали надежды мои...

Погибали надежды мои, но опять, не смолкая,
голос вечной надежды отчаяться мне не дает.
Оставляю открытыми двери и глаз не смыкаю —
может статься, войдет еще мать, может быть, и войдет.

О душа моя, ты — как развалины древнего храма,
и поругана вера, святыни ее сожжены.
Но надеется сердце — может, чудом появится мама
среди тягостной и беспросветной ночной тишины.

Вот что думаю я: если тьма во вселенной такая,
может, матери смерть не найдет и к себе не возьмет?
Оставляю открытыми двери и глаз не смыкаю —
может статься, войдет еще мать, может, вправду войдет.

Перевод : Г. Кубатьяна

Лучи, устремленные прямо...

Лучи,устремленные прямо
в окно, были в те времена
как спицы, которыми мама
вязала носки для меня.

Все дальше те годы, все дальше,
но в мире холодной тоски
мне солнышко-мама все вяжет,
все вяжет и вяжет носки.

Ах, мама, не надо! Послушай,
душа моя зябнет сильней.
И веет
от солнца
стужей,
точь-в-точь от могилы твоей.

Перевод : Г. Кубатьяна

Жемчуг и пена

Всплывая на поверхность моря, Пена
Отливом бледным Жемчуга блестит,
А Жемчуг, тот в глубинах сокровенных,
Как драгоценность истинная, скрыт.
«Чем ценен ты,
Не понимаю, право,
Когда тебе нет места на виду? —
Сказала Пена Жемчугу. —
Мне слава
Написана, должно быть, на роду:
На гребнях волн,
Подъемлясь гордо к свету,
Сверкаю я,
И каждый видит это!»
Тут ветер дунул вдруг —
и сметена
Бесследно Пена та в одно мгновенье.
А Жемчуг люди подняли со дна,
И вызвал он восторг и удивленье.
И ликовал народ,
Находке рад:
«Вот моря самый драгоценный клад!»

*
Есть люди, что жемчужинам под стать.
Другие, что стремятся неизменно
Быть на виду у всех и, точно Пена,
Присвоив славу Жемчуга, блистать.

Перевод : Т. Спендиаровой

Так говорили старые поэты...

Так говорили старые поэты,
надеждою и верою согреты:
— Пусть я умру, пусть мне лежать в земле,
мои стихи напомнят обо мне.

Столетия прошли и на скрижали
моей судьбы железом начертали:
— Пусть я умру, пусть мне лежать в земле,
мои стихи напомнят обо мне.

Внемли, вселенной вековечный разум,
двустишью, сочиненному Ширазом:
— Пусть я умру, пусть мне лежать в земле,
мои стихи напомнят обо мне.

Перевод : Г. Кубатьяна

Очертил закат острых скал зубцы...

Очертил закат острых скал зубцы,
Разбрелись с полей на ночлег жнецы.
Шарит лунный луч по ночной земле,
Одного меня он нашел во мгле.
Сна лишенный, я не уйду домой,
Не покину мир полуночный мой,
Этот Млечный Путь, бесконечный путь,
Раскаленных звезд золотую грусть.
Не покину я тишину лесов —
Тайный хор ночных, робких голосов,
И глубокий сон голубых долин,
И блужданье волн, и покой глубин.
Чьей невестой ночь станет при луне,
Вся в алмазах рос, в голубом огне,
Если ты, поэт, удалишься прочь,
Звезд бессонный друг, ты покинешь ночь?

Перевод : Т. Спендиаровой

Я с песней в мир пришел...

Я с песней в мир пришел, таков был твой наказ, Саят-Нова,
О треязычный златоуст, пленивший нас, — Саят-Нова,
Ты — горный кряж, что увенчал собой Кавказ, Саят-Нова, —
Бесценный перстень, — лучший в нем гигант-алмаз, Саят-Нова.

Явись к нам вновь, и кяманчой твоею станет Арарат;
Снега его, как перламутр — певучей кяманчи наряд,
А чтоб звучала кяманча на сладостный армянский лад,
Пусть будут струнами на ней Зангу, Араз, Саят-Нова.

Истоки рек и ручейков — твои бездонные глаза,
Ты для сердец зацветших — ключ любви, прозрачный, как слеза.
Чудесной песней, как мостом, ты тропы горные связал,
С любовью в каждый дом войдешь еще не раз, Саят-Новая.

Другие звезды породит тебя взлелеявшая мать, —
Как караван несет она из века в век бессмертья кладь;
Как слиток золота мала, сумела целый мир создать
В тебе одном, — ты родился в счастливый час, Саят-Нова.

Перевод : Т. Спендиаровой

Касаясь подножьем весенней земли...

Касаясь подножьем весенней земли,
Он купол свой поднял за облако синее,
И тени на снег Арарата легли,
Чем выше его голова, тем красивее.

Поэт, к величайшим высотам стремись,
Будь честным и мудрым, гордись своей силою;
Чем дальше напевы твои разнеслись,
Чем звонче, чем выше они, тем красивее.

Но голову низко склоняй, о поэт,
Людей не встречай ты усмешкой спесивою,
Пусть волосы в белый окрашены цвет,
Чем ниже твоя голова, тем красивее.

Перевод : И. Снеговой

Хочу присесть на камень где-нибудь...

Хочу присесть па камень где-нибудь
И глядя на бессмертный Арарат,
пьянеть от миражей, боясь вздохнуть
и все смотреть, смотреть на Арарат.

Пусть девушки склонятся надо мной, —
любовь, я не приму твои дары,
мать позовет вечернею порой —
не оторву я взгляда от горы.

На камне сидя, нем и недвижим,
не оторву от Арарата взгляд.
И, даже став надгробием моим,
тот камень будет видеть Арарат.

Перевод : Н. Саакян

Мой литературный манифест

Поэт рождается из материнских песен,
из сердца — не из чресел.

Поэт живет не страстью к суесловью,
а болью и любовью.

Поэт— утес величъя и удачи,
ущелье слез и плача.

Поэт — мудрец, и он не обездолен,
когда он наг, бездомен.

Поэт утешит всякого, кто грешен,
но сам он безутешен.

Поэт — единственный властитель ваш законный,
и что ему короны!

Поэт и с дьяволом, отправится в дорогу,
но равен он лишь Богу.

Перевод : Г. Кубатьяна

Ах, если б вновь...

Ax, если б вновь подняться хоть на миг,
Где детства моего звенел, журчал родник,

Чтоб задрожало сердце вновь, ловя горянки взгляд,
Пугливый, ласковый, совсем как у ее ягнят,

Чтоб вновь томила нас любовь, подружка вечерком
Густые сливки для меня снимала бы тайком,

К вершинам в снежном серебре нашел бы снова путь,
Оттуда снега бы принес, обжечъ холодным грудь,

Взошло бы солнце, забродил в душе весенний хмель,
Чтоб босоногая пришла ко мне моя газель.

Ей на колени головой я б лег средь сонных трав,
Учуял волка, как ее свирепый волкодав.

Я разорвал бы зверю грудь. В загоне под луной
Подружка показалась мне б тогда луной второй.

Шептали б травы на ушко... Там испытал бы вновь.
К последней грани подойдя, я первую любовь.

Перевод : Т. Спендиаровой

В музее

Раздумья спокойного жаждет душа,
И вот я вступаю в музей, не спеша.
Болтливая смерть умолкает, поверьте,
Сама потрясенная этим бессмертьем...
О, мудрость земная, как ты велика!
На лодке мгновенья плыву я в века.
Уже я несметные вижу красоты,
Взлетаю умом на такие высоты,
Что чувствую: смерть невозможна на свете,
Пока существуют сокровища эти,
Покуда есть песня и кисть, и резец.
И в тысячах сказок сквозь сто поколений
Неведомых предков немеркнущий гений
Волнует поныне мильоны сердец!
И с каждою эрою крепнет искусство,
Зрелей и смелее становится чувство,
От дедов к отцам переходит оно, —
Все крепче с течением лет, как вино.

Но там, за окном, за музейной стеною,
Жизнь вечная прелестью манит иною.
Там девушка милого ждет и томится.
Так что ж с этой жизнью живою сравнится?
Люблю старину, обожаю музеи,
Но только любовь все равно мне милее.

Любого бессмертья живей и нетленнее
Любви моей светлой одно лишь мгновение.
Вам, песни моей беспокойные крылья,
Не дам я покрыться музейною пылью!..

Так жизнь меня прочь из музея манила. —
О эта ни с чем не сравнимая сила, —
На улицу, в поле, в бескрайность лесов,
Зовущая тысячами голосов!

Перевод : Л. Гинзбурга

В дупло седого дуба...

В дупло седого дуба я сердце положил,
и дуб расправил ветви и вновь зазеленел.
Он встал ветрам навстречу и полный прежних сил
как в юности беспечно листвою зазвенел.

И сердце молодое, стремящееся ввысь,
вдохнул