Стартовая страница
 Каталог сайтов
 Обратная связь
 Поддержать сайт
 
 
 
 Статьи
 
 
 Армянские сказки
 Армянские предания
 Армянские притчи
 Армянские легенды
 Давид Сасунский /Эпос/
 Армянские пословицы
 
 Армянский пантеон богов
 Верховный жрец Арарата
 Сказание об Ара прекрасном
 Сказание об Арий Айке
 
 Армянская поэзия
 Армянские басни
 
 Армянская свадьба
 Армянские женские имена
 Армянские мужские имена
 Армянские народные инструменты
 Армянские праздники
 Армянские традиции
  
 
Яндекс цитирования

Ветвь 3. Давид Сасунский (часть 4.2)


ЕДИНОБОРСТВО ДАВИДА С ХАНДУТ-ХАТУН. ДАВИД ДАЕТ КЛЯТВУ ЧЫМШКИК-СУЛТАН

Давид бился днем, а вечером возвращался к Хандут-хатун. В этот вечер он не вернулся.

— Горе мне! — сказала Хандут-хатун. — Убили Давида!

На рассвете она встала, надела на себя мужские одежды, вооружилась и понеслась на поле битвы с тем, чтобы или прийти Давиду на помощь, или взять его тело, поплакать над ним и предать его земле.

Долго пробиралась Хандут среди мертвых тел. Всех павших воинов богатырского сложения она подцепляла копьем и поворачивала к свету — нет ли Ратного креста у них на плече.

А навстречу ей ехал Давид.

Он еще издали приметил: Хандут копьем приподнимает тела, что-то ищет у мертвецов на плечах, а затем снова опускает на землю. Давид закрыл лицо красным платком и, изменив голос, сказал:

— Здравствуй!

Хандут ничего ему не ответила.

— Эй, молодец! — крикнул Давид. — Я — путник. Повстречался с тобой и поздоровался. Почему ты мне не ответил?

— Не твое это дело, — сказала Хандут. — Не хочу я с тобой здороваться и не буду. Проезжай!

Давида смех разбирал.

— Скажи ты мне, ради Бога, — снова заговорил он, — куда ты путь держишь и отчего ты такой сердитый?

— Чего пристал? — крикнула Хандут. — Говорят тебе, проезжай!

Тут уж Давид не выдержал, рассмеялся:

— Знаю я, кого ты ищешь! Три дня назад я его убил. Не веришь? Его голова лежит в моем хурджине.

«Конь — Давидов, но всадник не похож на Давида, — подумала Хандут. — Неужто это он Давида убил и сел па его коня?» От одной этой мысли Хандут всю передернуло.

— Ты язык-то не распускай! — сказала она. — Тебе не под силу его убить. Не родился еще на свет такой человек, который мог бы его убить!

— А вот я, как видишь, родился на свет и убил того человека. Коли хочешь мужа, выходи за меня.

— Если ты убил Давида Сасунского, так убей и меня. Только через мой труп ты сможешь проехать, Я тебя не пущу. Мы должны биться.

— Биться?.. Добро!

И завязался у них бой. Кони землю копытами взрыхлили, боевая пыль поднялась, небо затмила. Бойцы кружили, взмахивали палицами — перевеса ни на чьей стороне не было.

Давид бил шутя, Хандут била, не помня себя от ярости, била насмерть.

Наконец Давид сказал:

— Коней жалко! Давай врукопашную!

Сошли они с коней, сцепились. Давид повалил девушку, коленом ее прижал.

— Ой, удалец, не убивай меня! — взмолилась Хандут-хатун. — Я — женщина!

Рассмеялся Давид:

— Я знаю, что ты женщина! — сказал он. — Это я тебе отомстил за то, что ты меня — помнишь? — кулаком двинула по лицу, так что кровь потекла.

— Ой!.. — вскричала Хандут-хатун. — Это ты, Давид?

— Он самый!

— Ненаглядный мой! Значит, ты жив-здоров?

— Еще здоровей, чем был до войны.

Поднял Давид Хандут-хатун и поцеловал ее. Сели они на коней, поскакали домой. А когда приехали, достал Давид из хурджина голову пахлевана Гамзы и бросил ее к ногам Хандут-хатун.

— Этот человек — Давид Сасунский, — сказала Хандут родителям своим и братьям, — он убил Мсра-Мелика, освободил Сасун. Он разгромил вражье войско, убил царя восточного, убил паря западного, убил царя оханского, убил царя тоханского, убил пахлевана Гамзу, освободил Капуткох, — все это он сделал ради меня. Чем же мы его вознаградим?

Мать с отцом и братья Хандут сказали:

— Мы тебя отдадим за этого человека, а в приданое за тебя дадим землю от Ерана до Бандымаху.

Давид и Хандут собрались ехать в Сасун. Одежды и наряды невесты навьючили на шестьдесят коней, которых им подарил Вачо Марджо.

Давид сел на Конька Джалали, Хандут — на белого коня, и они тронулись в путь.

А как ехали через Хлат, преградила им дорогу Чымшкик-султан.

— Куда путь держишь, косноязычный Давид? — спросила она. — Ты обручился со мной, мы с тобой кольцами обменялись, а теперь ты Хандут из Капуткоха взял себе в жены? Что так? Разве я некрасива? Почему ты меня разлюбил? Коли так, должны мы с тобою биться. Или я тебя убью и мы с Хандут останемся вдовами, или ты меня убьешь и тогда женись себе на Хандут-хатун. Пока я жива, тебе другой жены не видать, так ты и знай!

«Как тут быть? — подумал Давид. — Если я стану биться с ней и убью, пойдет молва по свету: Давид Сасунский убил женщину. Да и как мне сражаться с женщиной при Хандут-хатун?»

Отвел Давид в сторону Чымшкик-султан и сказал:

— У меня к тебе просьба... Со мною девушка. Если мы сразимся при ней, она может вмешаться, попадет под копыта коней. Отпусти меня домой — я отдам ее на попечение дяде и через неделю приеду с тобой сражаться.

— Поклянись хлебом и вином, что через неделю приедешь сражаться со мной!

Давид поклялся:

— Клянусь хлебом, вином, Господом всемогущим, Богородицей-на-горе и Ратным крестом на правом моем плече, что через неделю я возвращусь в Хлат и сражусь с тобой.

Чымшкик-султан посторонилась:

— Поезжай!

Давид и Хандут продолжали свой путь в Сасун.

Сасунские князья и простолюдины повели Давида и Хандут в церковь, повенчали их, потом зарезали семьдесят оленей, семьдесят диких баранов, притащили семь карасов семилетнего вина, позвали семь пар гусанов, семь дней, семь ночей свадьбу справляли, и стар и млад ели, пили, веселились.

Как скоро Хандут-хатун заключила в свои объятия Давида, забыл он ту клятву, что дал Чымшкик-султан, и не вспоминал о ней ровно семь лет.

 

РОЖДЕНИЕ МГЕРА И СМЕРТЬ ДАВИДА

Давид больше не пил вина.

Он был пьян от любви к Хандут-хатун.

Однажды он ей сказал:

— Хандут! Я вывез тебя из Капуткоха, отнял у пятидесяти пахлеванов — согрешил перед ними. А теперь меня мучает совесть. Слыхал я, что в Гюрджистане красивых девушек не счесть. Я соберу пятьдесят пахлеванов, отведу их в Гюрджистан, сыщу для них пятьдесят невест, постараюсь сделать так, чтобы каждому из них невеста по душе пришлась, всех переженю, а затем возвращусь в Сасун.

А Хандут-хатун на это сказала:

— Давид! Ты меня у отца с матерью отнял, привез сюда, а теперь покидаешь меня, уходишь?

— Хандут! — молвил Давид. — Если даже я тысячу лет проживу рядом с тобой, все равно мне любовью твоей не насытиться. Я должен идти. Не пойду — меня замучает совесть, и я умру.

Знала Хандут: если Давид что скажет — значит, так тому и быть. А Хандут была покорна, как всякая женщина, и она примирилась со своей судьбой.

— Давид! А коли у нас с тобой сын родится, как назвать его? — спросила она.

— Если родится сын, назови его — Мгер, чтобы имя отца моего продолжало жить, — отвечал Давид и протянул жене золотое, усыпанное

драгоценными камнями запястье. — Коли сын родится у нас, надень

ему запястье на правую руку, а коли дочь, то предназначь ей это запястье в приданое. Если долго меня не будет, пошли за мной сына. Я узнаю его по запястью.

Сел Давид на Конька Джалали, призвал себе в помощь хлеб и вино и отправился в путь.

Посетил он пятьдесят стран, разыскал пахлеванов и увел в Гюрджистан.

Увидит пригожую девушку — сейчас к родителям:

— Не выдадите вашу дочь за моего брата? Кто мог отказать Давиду!..

Отыскал Давид пятьдесят красивых девушек и женил пятьдесят пахлеванов — каждого на той, что пришлась ему по душе.

Жила там одна девушка невиданной красоты. Очень она Давиду понравилась, и он сказал:

— А эту я увезу с собой, и будет она служанкой у Хандут-хатун.

— Добрая будет служанка, — молвили пахлеваны.

— А теперь, братцы, — продолжал Давид, — с Богом по домам! И мне пора домой, в Сасун. Всем нам счастливого пути!

Тут все друг другу поклонились, расцеловались, и каждый посадил свою невесту на круп коня.

— Спасибо тебе, Давид! — хором воскликнули пахлеваны. — Ты исполнил наши желания. Да будет твоей тенью удача, а беда — пылью, летящей из-под копыт твоего коня. Пусть враги твои перемрут, а друзья пусть живут-поживают. Счастливо!

Ускакали пахлеваны.

Давид посадил девушку на коня и помчался к Хандут-хатун.

...А теперь обратимся к Хандут-хатун.

Как скоро Давид в Гюрджистан отбыл, Вачо Марджо послал за дочерью.

Хандут-хатун была в ту пору на сносях. Приехала она в отчий дом и тут же родила сына.

Весть о том дошла до Сасуна. Прибыл в Капуткох Кери-Торос и сказал:

— Если это сын Давида, он должен показать свою силу.

Ребенка спеленали, а заместо свивальника обвили, перевязали его цепью от плуга. Малыш заплакал, потянулся, и в то же мгновенье цепь порвалась, обрывки разлетелись в разные стороны и перебили светильники и посуду. Ну да разве у Давида и Хандут мог родиться заморыш?.. Кери-Торос взял малыша на руки, подержал на весу и сказал:

— Это сын Давида, силач!

Принесли большущее корыто, выкупали младенца и тут только углядели, что левая ручонка сжата у него в кулачок. Как ни бились, так и не сумели разжать кулачок.

— Вам — радость, и нам — радость, — сказал Кери-Торосу Вачо Марджо. — Вот только жаль, что мальчик — калека.

Стал Кери-Торос ручку мальчонки растирать и разжал-таки ему кулачок. На ладони у малыша капля крови алела.

— Ого! — воскликнул Кери-Торос. — Младенец превратил весь мир в каплю крови и зажал в кулачке!.. Если он будет жить, то дивные дела совершит. Земле не под силу будет его носить. Только камень способен его удержать.

Прошло два-три дня. Хандут-хатун сына своего окрестила и нарекла его — Мгер.

У других дети росли по годам, Мгер рос по месяцам; у других дети росли по месяцам, Мгер рос по дням и часам. Малое время спустя Кери-Торос привез Хандут-хатун с Мгером в Сасун.

Когда Мгеру исполнилось два года, ростом он был уже с двадцатилетнего пахлевана. Он ходил-гулял по городу, играл с ребятишками.

Через Сасун большая река протекала. Мгер перекинул через нее мост. Если по мосту шли люди, Мгер останавливал их, колотил и приговаривал:

— Собачьи дети! Вы думаете, это я для вас мост перекинул? Зачем вы шляетесь по моему мосту?

Люди поворачивали обратно, спускались к реке и переправлялись вброд. Тогда Мгер подходил к ним, принимался колотить их, да еще и приговаривал:

— Собачьи дети! Ведь я же для вас мост перекинул? Чего же вы вброд лезете? Унесет вас теченьем — грех на моей душе будет.

Горожане Кери-Торосу пожаловались. Кери-Торос призвал Мгера, побранил его, но это не помогло. Тогда Кери-Торос отправил его с матерью в Капуткох. «Пусть Вачо Марджо возится с внуком», — решил он.

Мгер что в Сасуне, что в Капуткохе вел себя одинаково: бил и калечил малых ребят, деревья вырывал с корнями, лазал на неприступные скалы — яйца у орлиц воровал.

У Горлана Огана сердце радовалось.

— Мгер в отца пошел — Давид точно таким в детстве был. А Пачкун Верго ворчал:

— Давид своего чертенка нам подсунул, а сам в Гюрджистан поехал и там веселится напропалую.

А Кери-Торос тяжко вздыхал:

— Мальчишка нам всю душу вымотал. Давайте отправим его опять в Капуткох.

У Хандут-хатун было два брата. Каждый день ходили они в горы на охоту. И вот как-то раз Хандут-хатун обратилась к ним с просьбой:

— Ребята! Возьмите с собой Мгера, а то соседям от него житья нет.

Поутру дядья увели с собой Мгера в горы. Охотились они в тот день неудачно. Мгер погнался за диким бараном, догнал, голову ему отвертел, барана дядьям отдал. Те взвалили добычу Мгеру на спину, а в городе отняли у него барана, пошли к своим дружкам и пропировали с ними до утра.

Прошло две недели.

Наконец Хандут-хатун обратилась к Мгеру с вопросом:

— Мгер! А сам-то ты охотишься или нет?

— Конечно, охочусь, — отвечал он. — Я диких баранов убиваю, взваливаю их себе на спину и несу до самого города. Под городом дядья отнимают у меня добычу, относят ее своим дружкам и вместе с ними пируют.

— Завтра ты дядьям добычу не отдавай, а принеси нам, — приказала мать.

— Ладно, матушка, — сказал Мгер.

Утром дядья взяли Мгера на охоту. Мгер большущего оленя убил. Дядья так и обомлели. Взвалили они добычу Мгеру на спину, а на окраине города остановились и сказали:

— А теперь, Мгер, положи оленя наземь и ступай домой.

— Нет, — сказал Мгер, — я своего оленя вам не отдам.

— То есть как это ты не отдашь?

— А вот так: не отдам — и все тут. Добыча — моя, и я отнесу ее матери.

Старший дядя сказал:

— Говорили нам, что сасунцы — сумасброды, а мы всё не верили. Теперь убедились на деле.

Младший дядя сказал старшему:

— Давай отколотим репоедово отродье и отнимем у него добычу. Старший дядя ударил Мгера по одной щеке, младший — по другой.

Мгер одной рукой схватил старшего, другой — младшего, ударил об землю и обоих убил. Так они и остались лежать с оскаленными зубами.

— Ишь!.. Они же еще и смеются надо мной! — сказал Мгер, взял свою добычу и пошел домой.

— Мгер! А где же твои дядья? — спросила Хандут-хатун. — Они тоже нынче с добычей?

— Нет у них никакой добычи, — отвечал Мгер. — Хотели они отнять у меня оленя, а я рассердился, схватил их обоих и наземь швырнул. Лежат они там и надо мной смеются.

Хандут-хатун так и ахнула:

— Ой, Мгер, что ты наделал! Ты родных своих дядей убил! Поехали Хандут и Вачо Марджо в горы, смотрят — Мгеровы дядья по самый пуп ушли в землю, а зубы у них всё еще оскалены.

Вачо Марджо привез сыновей своих в город, со слезами и скорбью великою похоронил их, а затем поведал свою волю Хандут-хатун:

— Забирай своего сына, поезжай в Сасун, и чтобы он никогда больше не попадался мне на глаза!

Прибыли мать с сыном в Сасун.

Семь лет уже протекло, а о Давиде не было ни слуху ни духу.

Как-то раз Мгер задал матери вопрос:

— Матушка! У меня отца нет?

— Как так нет, ненаглядный мой? — молвила мать. — Твой отец — Давид Сасунский, оплот Сасуна, самый сильный человек на всем свете.

— А почему же тогда ребята дразнят меня: «Ты безотцовщина, ты приблудыш!»? Где мой отец?

— Твой отец в Гюрджистан уехал — пахлеванов женить. Оставил он мне золотое запястье, чтобы, когда сын у него родится и в возраст придет, надеть ему это запястье на правую руку и послать сына за отцом. Поедешь?

— Отчего ж не поехать? До каких пор ребята приблудышем будут меня дразнить?

Надела Хандут-хатун сыну на правую руку запястье. Мгер пошел в конюшню, вывел лихого коня, вооружился, облачился в доспехи, вскочил в седло и двинулся в путь.

Долго ли, коротко ли, доехал он до широкого поля. Навстречу ему несся всадник, а на крупе его коня сидела пригожая девушка.

Поравнялся с ним Мгер и крикнул:

— Эй ты, козлиная борода! Не пристало тебе ехать с молодой красавицей.

А вот мне она под стать — отдай ее мне!

— Мальчишка! — крикнул Давид. — У тебя еще материнское молоко на губах не обсохло. Так кому же из нас красавица под стать тебе или мне?

Хотел было Давид мимо проехать, но Мгер протянул руку к девушке и сказал:

— Я тебе не позволю ее увезти! Разгневался тут Давид и такие слова произнес:

Ай-ай-ай-ай!.. Ну и дела! Молокосос-то!..
Ну и дела! Меня супостаты боятся не зря.
Конь мой копыта не замочил,
Когда мы переплывали моря, -
Нынче ручьишко мне путь преградил,
Не пропускает меня!.. Что за вздор!
Мне кручи и пропасти - все нипочем,
А нынче какой-то щелястый забор
Встал на пути широком моем!

Мгер недобро поглядел на незнакомца.

— Стало быть, молокосос — это я, ручьишко — это тоже я, и щелястый забор — это тоже я? — спросил он. — Сходи с коня, схватимся врукопашную и поглядим, кто из нас двоих молокосос, кто из нас двоих ручьишко, кто из нас двоих щелястый забор.

Сошел Давид с коня.

— Обожди, — молвил он. — Я девушку отвезу в безопасное место — на вершину вон той горы — и приеду биться с тобой.

— Отвези, — сказал Мгер.

Отвез Давид девушку на гору, воротился. Схватились они с Мгером врукопашную.

Под их ногами земля взрыхлялась, расседалась. Пыль поднялась, небесный свод затмила, ни зги не было видно, а слышно было только, как в клубах пыли отец и сын от натуги пыхтели. Пот ручьями стекал с их лиц и землю в грязь превращал.

Отпустили они друг друга, палицы схватили, стали палицами друг друга охаживать. От взмахов палиц вихрь поднялся, вырвал у Давида платок и унес. Нес, нес, нес и наконец бросил к порогу Хандут.

Узнала она платок мужа, поднялась на кровлю, смотрит — весь мир задернут завесою пыли. «Это платок Давида, — сказала она себе. — Наверно, сын с отцом встретились, не узнали друг друга — и давай драться».

Села Хандут-хатун на белого коня и полетела на поле битвы. Грохот и гром катились по горам и долам. Под облаками пыли две твердыни били друг друга в грудь. Собрались люди, издали глазеют, а ближе подойти не решаются. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:

Давид! Это я взываю к тебе!
Ты просьбу мою исполни, уважь!
Голубчик Давид, не бей! Не убей!
Это Мгер, это сын единственный наш!

Куда там! Ничего не слышат отец и сын. Глаза у обоих были налиты кровью, и бились оба не на жизнь, а на смерть. Приблизилась Хандут, смотрит - у Давида силы убывают, а у Мгера прибывают. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:

Мгер! Внемли материнской моей мольбе,
Пусть истошный мой вопль до тебя долетит!
Я прошу тебя: больше не бей! Не убей!
То отец твой родной, то всеславный Давид!

Ни отец, ни сын не прислушались к ее голосу. Бились они, словно буйволы, которых в первый раз выпустили весною из хлева, бились не на жизнь, а на смерть. Раскинула руки Хандут-хатун и, проливая потоки слез, воззвала:

Горы! Докличьтесь Кери поскорей -
Пусть он разнимет богатырей!

Не тут-то было! Родные - муж и сын - мольбе ее не вняли, а горы и подавно.

Не знает Хандут-хатун, как ей быть. Руки заламывает, волосы рвет на себе и снова взывает:

Ветер крылатый, лети
И нашепчи Кери:
"Бой роковой прекрати,
Сына с отцом примири!"

Тут Мгер, шумно дыша, повалил отца и коленом его прижал.

— Эй, эй, молодец, легче! — вскричал Давид. — Этак ты меня убьешь. А что ты скажешь моему удалому сыну?

— Кто твой сын?

— Мгер. У него на правой руке золотое запястье.

— Вот тебе раз! — воскликнул Мгер. — Чтоб у меня отсохла рука! Я же чуть отца не убил!..

Тут он заплакал, припал к стопам отца, поцеловал ему руку.

— Прости, отец! — молвил он.

Давид был уязвлен и гнев свой сдержать не мог.

— Мгер! — сказал он. — Ты вступил со мною в единоборство, ты меня повалил, ты меня опозорил. Молю праведного Бога, чтобы ты был бессмертен, но и бездетен.

Как услыхал Мгер отцово проклятье, в тот же миг вскочил на коня и поскакал в Капуткох.

Дорогой в ушах его звучали слова отца: «...чтобы ты был бессмертен, но и бездетен».

В Капуткохе Мгер созвал сорок неженатых юношей, сорок молодых девушек, сел с ними за стол и, чтобы заглушить отцово проклятье, упился сорокалетним гранатным вином.

Давид, Хандут и девушка прибыли в Сасун. Давид был весь в крови.

— Хандут! — сказал он. — Нагрей воды, я хочу вымыться. Разделся Давид, в корыто большое влез.

Посмотрела Хандут на правое его плечо, видит: Ратный крест стал черный, как сажа.

Ахнула Хандут-хатун и горько заплакала.

— Ты что, Хандут? — спросил ее муж.

— Давид! — сказала она. — Ратный крест у тебя на плече стал черный, как сажа.

И тут вспомнил Давид клятву, что дал он Чымшкик-султан, и ударил себя рукой, по лбу.

— Ах! — простонал он. — Я клятвопреступник! Вот почему Мгер меня и осилил. Я поклялся ей, что вернусь через семь дней, а прошло семь лет!

— Не уезжай, Давид! — молвила Хандут-хатун. — Счастье тебе изменило.

Ты преступил клятву и утратил былую силу. Сражаться ты больше не можешь.

— Нет, — молвил Давид, — мое слово крепко. Я еду.

Взял Давид меч-молнию, сел на Конька Джалали, поехал в Хлат, коня перед самым дворцом осадил.

Высунулась в окно Чымшкик-султан.

— Давид! — сказала она. — Ты дал мне клятву воротиться через семь дней, а прошло уже семь лет. Я так и не вышла замуж — все тебя жду.

— Я забыл свою клятву, — признался Давид. — А нынче вспомнил и вот, как видишь, приехал. Выходи — сразимся.

— Дай мне час времени, — сказала Чымшкик-султан. — Я только надену доспехи, вооружусь и выйду к тебе.

Давид привязал коня у ворот:

— Конь мой пусть побудет здесь, а я пока что пойду в реке искупаюсь.

Разделся Давид ,и вошел в реку.

Берег зарос густым камышом. Дочь Чымшкик-султан спряталась в камыше. Прицелилась она, тетиву натянула и пустила стрелу. Полетела ядовитая стрела, вонзилась Давиду в спину, сердце пробила и вышла через грудь.

Взревел Давид, как семьдесят буйволов. Рев его долетел до Сасуна.

— Ой, горе, горе! — воскликнул Кери-Торос. — Погиб Давид, осиротело наше Сасунское царство!

Тут Горлан Оган как крикнет:

— Дави-и-ид!.. Не бойся! Мы на помощь к тебе идем!

Сели на коней Кери-Торос, Горлан Оган, Чинчхапорик, Хор-Манук, Хор-Гусан и помчались к реке Хлат.

— Давид, мальчик ты мой! Кто пустил в тебя стрелу? — опросил Кери-Торос.

— Не знаю. Кто-то из камыша, — отвечал Давид.

Пошли сасунцы в камыш, долго искали, наконец увидели пригожую девушку, лежавшую на спине. Ее так напугал рев Давида, что она умерла от страха.

То была дочь Чымшкик-султан от Давида. Когда Давид про это узнал, то сказал:

— Это мое семя. Я нарушил клятву, и семя мое меня погубило.

Произнес эти слова Давид — и скончался. Приказал долго жить.

Конек Джалали взбесился. Вскочил на дыбы, оборвал привязь и поскакал. И сколько прохожих ни встречал он на своем пути, всех топтал копытами; сколько лошадей и другого скота ни встречал, всех топтал, убивал. Вихрем прилетел он в Сасун и остановился у дворца Хандут.

Вышла Хандут, смотрит — конь прискакал, а хозяина нет.

...Кери-Торос сказал:

— Давайте посадим Давида в седло, привяжем к коню, чтобы не упал, и двинемся в Сасун джигитуя, с песней на устах — может статься, Хандут не догадается, что умер Давид.

А Хандут-хатун глядит на все четыре стороны — живым или мертвым вернется Давид?

Смотрит, все люди едут — песни поют, джигитуют, только Давид неподвижно сидит в седле, ни направо, ни налево не наклоняется, в играх участия не принимает.

Догадалась Хандут-хатун, что ее Давид мертв, и застонала, запричитала:

Достойный пришел,
Недостойный пришел,
Лишь удалый Давид
Домой не пришел.

Верго стоял с нею рядом на кровле.

— Не плачь, Хандут-хатун! — сказал он. — Давид умер, но тебе в утешенье остался я. Удальца Давида ты лишилась — теперь я буду твоим мужем и господином.

Как услышала Хандут-хатун гадкие эти слова, поднялась она на крепостную стену, молвила:

— Умер Давид — и солнце для меня погасло. Нет у меня больше в жизни отрады.

И бросилась вниз.

Головой ударилась о камень, в камне пробила яму, и превратился тот камень в ступу.

Где ударилась грудью Хандут-хатун, там, под сасунской крепостью, доныне бьют два ключа.

Куда упали семь кос Хандут-хатун, там до сей поры высятся семь черных столбов.

Ступа еще и сейчас лежит подле крепости — сасунцы в ней просо толкут.

Отцы города Сасуна, сорок епископов, сорок архимандритов, сорок священников и простой люд сасунский завернули Давида и Хандут в саваны, друг с другом связали, а затем, молитвы творя, плача, рыдая, на Цовасар понесли и там погребли возле храма Богородицы-на-горе.

Семь дней скорбел Сасун.

Умерли Давид и Хандут. А вам и детям вашим долго жить приказали.

 


<<<Назад