До вечера были в горах горожане все и Давид.
Ввечеру сасунский народ
Обратно пошел к домам.
Ован сказал: «Давид, Вставай, пойдем и мы!»
Давид ему: «Дядя, родной.
Мой отец здесь много раз ходил.
Здесь проведу я эту ночь».
Ован в ответ: «Давид,
Кто ж ночью под небом спит?
Всяк ночью идет в свой дом.
Смотри, сасунцы все ушли к домам.
Пойдем и мы домой».
Давид ему: «Дядя,
Ведь это — место отца моего,
Эту ночь я должен здесь провести, —
Иди, коль хочешь, домой».
Так сказал он и лег под деревьями спать.
«Давид, — сказал Ован,—
Коль ты остался, останусь и я».
Остался. Давид едва лег — заснул.
Ован сидел, заснуть не мог.
Вот пораскинул он умом:
«Как мне с Давидом быть.
Как мне его угомонить?
Дай подложу под голову себе полу его капы,
Чтоб меня он не бросил сонного ночью.
Не встал бы, не ушел».
Забрал Ован полу Давидовой капы.
Под голову себе тихонько подложил.
Заснул. Да разве Давида угомонишь?
Шло время. Полночь подошла.
Проснулся вдруг Давид.
Присел, осмотрелся, глядит:
Над вершиной горы огонь горит.
Видит — радугой свет стоит.
Подумал: «Что за огонь там?
Взглянуть, что за люди там?»
Хотел он встать, глядит, полу его капы
Ован под себя подоткнул, заснул.
«Эх, господи, — сказал, —
Ну, как я дядю разбужу?
Он подумает — струсил Давид.
А как не будить, коль пола под его головой?»
Ована Давид разбудил, сказал:
«Что за радужный свет
Над вершиной горы?»
Знал дядя Ован, что это — брат его,
Что могила там, из могилы свет.
Давиду он солгал, сказал:
l"Костер горит — пастухи, видать,
С коровами иль с барантой.
А что за люди, почем мне знать?"
Да не поверил тем словам Давид.
Одолел обоих сон, улеглись и спят.
Ован-Горлан Давидову полу
Опять под себя подоткнул, .
Чтоб не ушел к могиле Давид.
Проснулся вновь Давид, глядит:
Пал с неба луч и, огнем залита,
На той горе показалась плита.
Теперь уж не будит дядю Давид.
Смекает: «Взять нож, полу отхватить, —
Эх, жалко капы! —
Решил: — Ну и дьявол с ней, пусть жалко!»
Достал свой нож,
Капу полоснул, полу отхватил,
В изголовье Ована осталась пола.
Давид пошел на огонь, наверх он взошел.
Взошел Давид, глядит: там гробница стоит,
Из гробницы бьет пламя-радуга,
Над гробницей —свет встает дугой.
Давид подошел, он руку в огонь окунул —
Не палит.
Он в пламя песку набросал — Всё ж горит.
Тогда лишь подумал Давид:
«Знаю, это и есть Марута, Всевышняя дева».
Он луком-стрелой обвел, очертил отцову плиту,
Вместо колышков он лук и стрелы
В землю воткнул.
Вернулся, к дяде пришел.
Глядит, а дядя крепко спит.
Подсел Давид, сказал:
«Дядя, эй, пробудись от сладкого сна!
Эй! дядя ты мой, свет глаз моих, дядя родной,
Расту я сиротой, защитой мне стань!
Эй! дядя ты мой, свет глаз моих, дядя родной,
Отец — в земле сырой, отцом ты мне стань!
Эй! дядя ты мой, свет глаз моих, дядя родной,
Нет матери моей, мне матерью стань!
Эй! дядя ты мой, свет глаз моих, дядя родной,
Нет брата за спиной, за брата мне стань!»
Ован приподнялся, спросил:
«Говори, сумасброд, что еще стряслось?»
Сказал Давид:
«Дядя, велик и милостив бог,
Прославим деянья его!
Плита на горе показалась.
Свет радугой сошел на Цовасар,
Я видел обитель Всевышней девы Марут,
Вставай, идем, увидишь сам».
Повел Ована Давид, на могилу привел,
Могилу ему показал, спросил: «Это что за плита?»
Ован ему: «Это могила отца твоего.
Здесь храм стоял, разрушился он.
Отец твой, Мгер, воздвиг его,
И имя дал ему —
Марута Всевышняя дева.
Как только умер твой отец,
Мсра-мелик напал, все стены разрушил, снес».
Слушал Давид.
Преклонился Давид, на коленях подполз,
Руки простер по земле, поцеловал он прах,
Свет-радугу он чертами обвел,
Весь будущий храм начертал,
Где будет престол, где основа стены,
Все вымерил он.
Сказал: «Так будет храм сооружен!»
Чтоб храм свечами сиял, Чтоб служба в храме шла!"
Встал дядя, он уж знал —
Не станет дважды говорить Давид.
Сказал Ован:
«Давид, вставай, домой пойдем, Рабочих приведем!»
Давид ему: «Я пойду к отцовской плите,
Домой не пойду. А ты — ступай скорей,
Мастеров разыщи, рабочих пришли,
А с ними и сам воротись».
Подумал Ован-Горлан:
«То — желанье сына брата моего,
Надо и пол нить его!»
Сказал: «Сынок,
Ведь я ж — Ован-Горлан,
Мой голос пробежит за час сорокадневный путь,
Мой голос — в семи городах мастера,
Мой голос — тысячи тысяч рабочих
Услышат, придут.
Встань, убей семь диких быков,
Возьму их, в город пойду,
Горожан угощу,
Тогда мастеров, рабочих толпа
Сойдется к нам
И желанье сердца исполнишь ты, Построишь храм».
Встал Давид, семь диких быков убил. Ован на плечи их взвалил, в город пошел.
Ован наутро встал, во весь свой голос закричал:
"Ах, зову, зову, пускай придут,
Кто бога любит, пусть придут!
Ах, строить монастырь Марут,
Кто бога любит, пусть придут!
Ах, зову, зову, пускай придут, Ах, зову, зову, пускай придут!
Ах, пять сотен — тысяча душ, чтоб камень ломать,
Ах, пять сотен — тысяча душ, чтоб камень тесать,
Ах, зову, зову, пускай придут,
Ах, зову, зову, пускай придут!
Ах, пять сотен — тысяча душ, чтоб щебень сгребать,
Ах, пять сотен — тысяча душ, чтоб воду таскать,
Ах, зову, зову, пускай придут.
Ах, зову, зову, пускай придут!
Ах, пять сотен — тысяча душ, чтоб доски стругать.
Ах, пять сотен — тысяча душ, чтоб стены слагать,
Чтоб кладку скреплять.
Ах, зову, зову, пускай придут,
Ах, зову, зову, пускай придут!"
Долетел до семи городов Ованов зов.
Из семи городов понахлынули
Тысячи тысяч рабочих и мастеров,
Поднялись, в дом к Давиду, к Овану пришли.
Поклонились Овану-Горлану,
Встали все, собрались, пошли
Марута Всевышней строить храм.
А что тем временем делал Давид?
Он с луком-стрелой пошел,
На вершину горы взошел,
Отцову плиту, что чертами обвел.
Кругом обошел,
По чертам основанье прорыл он,
Камнями его укрепил он
И стену одну в рост человека сложил.
Пришел с мастерами Ован-Горлан.
Как глянули все — диву дались:
Такие громадные скалы Давид притащил,
В основу стены заложил,
Что даже всем скопом тех скал
Не осилили б мастера.
На стену взошли мастера,
А Давид те громадные скалы хватал,
Хватал, приносил, на стену их громоздил.
Ни рабочим тех каменных глыб не поднять,
Ни мастерам тех глыб не поднять,
На стену не взгромоздить.
Рабочие мелкие камни несут,
Мастера те мелкие камни
Вкруг каменных глыб кладут,
Рабочие глину месят, ее мастерам подают,
Скрепляют камни мастера.
И тьма еще не сошла — окончен был храм.
Был за день он возведен,
Марута Всевышней храм.
В ту ночь, когда спать все легли,
Увидел сон Давид.
Всевышняя дева
Марута пришла к нему, говорит:
"Сними ты с пояса меч,
Заложи мой храм на мече своем.
Вновь за день храм возведешь,
Обедню отслужишь в нем.
Чтоб на крепкой основе стояла я«.
Проснулся Давид, глядит, —
Марута-храма — нет как нет:
Весь камень ушел на свои места.
Вся земля ушла на свои места.
Деревья, глина, песок —
Всё ушло на свои места.
Встал Давид, Ована позвал,
Кери Торосика позвал, сказал:
«Дядя, Кери. пробудитесь от сладкого сна!
Марута Всевышняя явилась во сне.
Должен снять я с пояса меч.
Должен храм заложить на мече своем,
В один день воздвигнуть храм,
Обедню в нем отслужить».
Глядит Ован-Горлан: храма — нет как нет.
Подивился, сказал: «Давид,
Я, Ован-Горлан, поднимусь еще раз на заре.
Рабочих вновь созову, пусть построят вновь!»
Ован наутро встал, он вновь закричал.
Вновь тысячи тысяч рабочих.
Нахлынув, пришли.
Пришли и видят: вновь Давид
Громадных скал наломал, основу стены заложил.
Снял с пояса меч.
Он меч в основанье вонзил.
На стену взошли мастера.
Давид те громадные скалы хватал.
Носил, на стену их громоздил.
Рабочие мелкие камни несут.
Мастера те мелкие камни
Вкруг каменных глыб кладут.
Скрепляют камни.
И тьма еще не сошла, построен был храм.
Завершен.
Ввечеру сказал Давид: «Отец мой, дядя родной.
Мастерам их плату отдай.
Рабочим нашим плату отдай.
Без платы их не отпускай!»
Мешки с золотыми привез Ован.
|
