Пока Давид не ходил в поход —
Жил сиротой, очага и ухода не знал.
А сходил в поход— возмужал.
Кто ни увидит очи его,
Румяные щеки, и нос красивый, и рот.
Тот сразу теряет ум.
Однажды спал Ован-Горлан,
Встает его жена.
Тайком печет пироги она
И курицу режет —варить.
Вот масло и мед с вином семилетним берет,
Свой лучший наряд из ларя достает,
Глаза сурьмит, и кудри вьет,
И лучшие сапожки достает.
Вот всё взяла, свечу зажгла,
В покой к Давиду вошла.
А дверь Давид примкнул, уснул.
«Ты встань, Давид,— сказала, —открой!»
Изнутри вопрошает Давид:
«Ты кто, чтоб я дверь открыл?»
А она: «Твоего я дяди Ована жена».
Тут встал Давид и дверь открыл.
Вошла Ована жена и села.
«Давид, — говорит, — стосковалась я по тебе!
Я слаще сготовить блюд не могла.
Сготовила, тебе принесла».
Перед Давидом всё ставит она.
Ставит ему кувшин вина
И чару ставит ему.
Подумал Давид про себя:
«Без матери я, она —вторая мне мать».
С упреком ей говорит:
«Ведь ты мне вместо матери,
А только нынче вспомнила, пришла»
. Ована жена говорит:
«Давид, я жертвой буду тебе,
В Сасуне нет храбрецов таких,
И не было, и не будет!»
То был Давид! Он яства ест.
Вино гранатное пьет,
Семилетнее пьет вино.
Немало выпил Давид,
Стал веселей, говорит: «Попью.
Раз дяди жена угощает меня!»
Изрядно выпил, захмелел,
Головой на подушку, заснул,
Вести беседу мочи нет.
Тут кинулась тетка его целовать.
Целует в лицо и в чело, гладит,
А Давид — без памяти спит.
Вот встала, ушла к себе — в сё спит Ован.
Привыкла Ована жена:
Неделю ходит, придет — уйдет.
Раз, утром, подумала, молвила:
«Зачем семилетним вином угощать?
Напьется Давид — на постель и спит.
А какой для меня в том прок?»
Вот вина однолетнего достает —
Лишь малость вина несет.
Вошла к Давиду в покой.
Всё ставит перед ним.
За ужин сел Давид.
Выпивает вина —
Не ударил в голову хмель.
На колени к Давиду тут села она.
Обняла его, шею рукой обвила.
Целовать Давида тянется.
Не дает Давид, на тетку сердит,
Говорит: «Ты — что мать мне.
Встань, сядь поодаль, поговорим!»
А она: «Давид, я из дома чужого
За дядю вышла твоего».
А Давид: «По мне, что тетка, что мать,— одно,
А мать для меня — свет солнца!»
Говорит Ована жена:
«Давид, сам знаешь — я из чужого дома.
Уж сколько лет я за дядей твоим,
Теперь его не хочу, тебя хочу!»
Задумался Давид, стал размышлять:
«Коль я ударю, убью ее,
Дядя Ован пенять начнет.
Что я его жену убил.
А не убьешь — не усмиришь!»
«Встань, тетя, — говорит Давид,—
Ступай к себе, дай мне уснуть.
Завтра придешь — скажу кое-что».
Солгал, спровадил прочь.
Утром Давид с постели встал,
Пошел к ручью, лицо умыл,
На камень сел, задумался,
Глядит, та старуха тропой бредет.
Позвал: «Нанэ, поди сюда!»
Рукой поманил, подошла старуха.
Про тетку всё он старухе сказал,
Как было, всё поведал ей,
Сказал «Нанэ, ты мне — что мать!
Кому ж сказать?»
А та: «Давид, ее винить нельзя:
Тогда ты маленький был,
Теперь уже ты взрослым стал,
А ты — холостой ходишь.
Увидав тебя, все теряют ум,
Все рады лечь в постель к тебе».
— «А как мне быть?» — спросил Давид.
«Иди да в дом жену введи,
Чтобы от женщин не терпеть.
Кто видел раз твой стан и рост,
Совсем теряет ум!»
С того времени год протек,
Ован-Горлан сказал:
«Сынок Давид, ты нас от рук мелика спас,—
Возьму тебе жену!»
Пошел, попросил для Давида Чымшкик-султан.
Была Чымшкик-султан — краса богатырша,
В городе Хлате жила,
В невестах была.
Так Давид и Чымшкик-султан
Сменяли кольцо на кольцо,
Поели, попили, встали, легли спать.
Когда Мсра-мелика сразил Давид,
Слух в крепость дошел, в Капут-кох голубой,
До царя самого, до Вачо-Марджо,
До дочки его, до Хандут-хатун,
Как храбр Давид, побеждает всех его сила.
Храбра Хандут и всех красой полонила,
Краса Хандут весь свет охватила.
И царь Шапух прознал об ее красе.
Он слал послов руки просить.
lИ сорок витязей еще.
На силу свою положась, приехали свататься к ней.
Вот ради нее стали есть и пить.
Чтоб избрала одного из них.
Но пронесся тут о Давиде слух.
В душе подумала Хандут:
«Если кто для меня, так — Давид,
Никто другой, как Давид!
А эти кто такие, чтоб мне выбирать из них?»
Был день, под окном сидела Хандут.
Глядит, гусаны улицей бредут.
Подозвала Хандут певцов:
«Эй, гусаны, подите сюда! —
Спросила у певцов Хандут:
— Гусаны, каков ваш за день доход?»
— А они «Хатун, мы — гусаны.
Кто ж знает, много ль сберет?
То — есть доход, то — нет его,
То драм один соберем, то два».
Хандут сказала: «Певцы!
Ступайте вы в Сасун,
Когда же вернетесь сюда,
То за каждый день серебром я вам заплачу!»
Глянь — а певцы уже в путь,
В Сасун им худо ли брести!
Хандут говорит: «Вы куда ж, певцы?»
Певцы говорят: «Ты велела, хатун,
В Сасун пойти и назад прийти!»
А она: «Господь да разрушит ваш дом,
Я шлю вас в Сасун — так за делом шлю,
Ведь не просто — туда да назад!»
— «Хатун, — говорят, — прикажи!»
— А она: «Гусаны, идите в Сасун,
— А как придете, спросите дом.
— Где обитает Давид.
В покой войдите, сядьте там.
Перед Давидом воспойте меня.
Чтоб пришел он, невесту взял.
Понравлюсь — понравлюсь ему,
А нет — так головой о камень, об стенку лицом!
Не нужен ОН мне — и всё!»
На улице дети играют.
Гусаны спрашивают ребят:
«Где тут Давид живет?»
Ребята к ним подошли гурьбой:
«С нами идем, к Давиду в дом мы проводим вас
К ним подошла гурьба ребят,
А у странников доски с плеча висят,
На каждой доске по ушку.
Ребята руками лезут к певцам,
Хватают тамбуры у них.
Пристают: «Что у вас за доски?»
Вдруг тронул кто-то из ребят тамбур один,
И зазвенел в ответ тамбур.
На певцов ребята накинулись вдруг.
Тамбуры силой рвут из рук,
Друг дружке говорят:
«Послушай, чей-то голос там внутри доски,
Давай посмотрим, что внутри!»
Кери Торос их увидал.
Как подошел, как осерчал:
«Сасунские безумцы, в уме ли вы?
Ведь это ж гусан, ведь это же саз.
Сладкий-сладкий звон звучит изнутри,—
Неужто оно в диковину вам?
А ну, идем ко мне, в мой дом.
Они ударят по струнам, песню споют,
А мы послушаем их».
Он взял певцов, вошел в свой дом.
Яства велел подать.
Поели певцы. «Ну, гусаны, — сказал,—
Поиграйте, попойте нам!
А мы вам за то по силам своим подарок дадим,
Потом вернетесь домой».
Гусаны молвят: «Мы пришли
Хандут-хатун для Давида воспеть!»
Сказал Торос: «Давид — это я,
Пропойте же ей хвалу для меня».
Поснимали гусаны саз и тамбур.
Понастроили их, ударять принялись,
Ударять принялись, во всю мочь залились.
Обернулись, воспели Хандут-хатун.
А как кончили петь-восхвалять,
Кери Торос спросил певцов:
«А где же она, восхваленная вами Хандут?»
Отвечали певцы: «В Капут-кохе,
Отец ее — Вачо-Марджо!»
Обернулся к ребятам Кери, сказал:
«Избейте гусанов! Они пришли,
Затем чтоб нас в обман ввести,
Нашей лани сердце с собой унести».
Смекнул Кери Торос,
Что сама подослала певцов Хандут,
Чтоб Давида завлечь в Капут-кох голубой
И стать Давиду женой.
Тут избили гусанов, тамбуры — в куски,
И пустились певцы наутек.
Убежали певцы в слезах.
За город вышли, под городом — мост.
Постояли, подумали и говорят:
«Иль Хандут-хатун мы воспели не так,
Что избили нас, как собак?»
— «Нет, приятель, сама так учила Хандут!»
— «Иль они совсем с ума посошли?»
— «За что ж избили нас, как собак?»
Пока беседовали певцы,
Давид с горы Авак
С убитым зверем на плече
Навстречу к дому брел.
Стемнело. Он стал при начале моста,
Прислушался к словам певцов.
К певцам подошел Давид, сказал:
«О чем у вас, гусаны, речь?»
Гусаны в ответ: «Мы ходили в Сасун
Хвалу Хандут для Давида спеть.
Ребят полоумных созвал Давид,
Натравил на нас, колотили невмочь.
Разбили тамбуры, прогнали прочь.
А вся-то надежда у нас — тамбур!»
Давид сказал: «Певцы, это я — Давид,
А тот — мой дядя.
Вам денег я дам,
Отдайте тамбуры чинить.
Чтоб струн золотых не жалели на них,—
И придите ко мне Хандут восхвалить».
Починили тамбуры певцы, пришли.
К Давиду вошли в покой.
Порознь, один за другим поют,
Восхваляют, каждый по разу,
Хандут-хатун. Сперва седобородый гусан
Взял в руки свой тамбур, настроил лады,
Хандут-хатун запел хвалу:
«Воспою, восхвалю Хандут-хатун для Давида!
Как тростник озерный Стройность ее,
Воспою, восхвалю Хандут-хатун для Давида!
Как коня Джалали пробе г-перелет — ширь сердца ее,
Воспою, восхвалю Хандут-хатун для Давида!
Как сотовый мед губы ее,
Воспою, восхвалю Хандут-хатун для Давида!
Как жемчужин ряд зубы ее,
Воспою, восхвалю Хандут-хатун для Давида!
Как чаша с вином из гранат очи ее,
Воспою, восхвалю Хандут-хатун для Давида!
Как румяное яблоко щеки ее,
Воспою, восхвалю Хандут-хатун для Давида!»
Вторым чернобородый гусан
Взял в руки свой тамбур, настроил лады,
Хандут-хатун запел хвалу:
«Любуйтесь на Хандут,
Ей руки и ноги калам обводил,
Ах-ала-тго! калам обводил.
Любуйтесь на ногти, их словно подпилок точил,
Ах-ала-тго! подпилок точил.
Любуйтесь на косы, сорок кос у нее,
Ах-ала-тго! сорок кос у нее.
Любуйтесь на стан, как башня крепости,
Ах-ала-тго! как башня крепости стан ее.
Любуйтесь на розовый лик, гранатный сок на лике ее,
Ах-ала-тго! гранатный сок на лике ее.
Любуйтесь на груди ее.
Как сахар алепский, сладки они,
Ах-ала-тго! сладки они».
А третьим встал молодой гусан,
Взял в руки саз, настроил лады,
Хандут-хатун запел хвалу:
«Про рост ее пропою:
Он в сорок локтей. Нет, больше того!
Про ресницы очей пропою:
Они — что два журавлиных крыла,
Нет, больше того!
Про широкое сердце ее пропою:
В семь локтей оно.
Нет, больше того!
Про ее белизну пропою:
Она — что выпавший снег.
Нет, снега белее!
Про нежность ее пропою:
Что хлопья хлопка нежность ее!»
Прослушал Давид восхваленья Хандут-хатун,
Что трижды гусаны пропели ему.
Взял в руки саз, настроил и спел:
«Вы на счастье пришли, певцы!
Чисто, как молоко, мое сердце было,—
Его закваской заквасили вы!
Крепко, как крепость Сасун, мое сердце было,—
Ломом его разрушили вы!
Яснее осенней реки мое сердце было,—
Ливнем весенним его замутили вы!
Расплавили вы, износили меня,
К своей Хандут-хатун привязали меня!»
Когда же кончил петь.
Саз наземь положил, сказал:
«А где ж она, гусаны.
Восхваленная вами Хандут?»
— «Она в Капут-кохе,
Отец ее — Вачо-Марджо!»
Сказал: «Вы пойдите, скажите, певцы:
„Давид подождет шесть дней,
На седьмой же в гости прибудет к ней“.
Прибуду к полднику в Чажван,
К обеду в Бандумаги,
А ужинать — к милой хатун».
Он всем им денег шедро дал,
«Путь добрый!» — сказал и проводил.
Гусаны ударили по струнам,
Встали, отправились в путь.
И встал Давид, в дом вошел, тетке своей сказал
«Одежду мне постирай, ухожу!»
А после дяде сказал:
«Не женюсь на Чымшкик-султан,
Пойду, Хандут-хатун возьму».
А дядя сказал: «Давид, уже восемь лет подряд
Там сорок силачей сидят, ее дверь хранят.
Приедешь к ней, подъедешь к ее окну,
Гостинец даст — войдешь ты к ней,
Не даст — домой воротись!»
Пошли гусаны, пришли в Капут-кох голубой.
Хандут-хатун под окном сидела,
Завидела их, спросила:
Певцы, вы ходили в Сасун?"
Отвечают: «Исполнили всё, хатун!
Господь их там одарил добром,
Да только все они—с дурью.
Как мы вошли к Давиду в дом —
Нам надавали по шеям.
Переломали сазы нам.
Вышли из города мы,—
Господь, продли Давидовы дни,—
Нам он сазы помог починить, сказал:
«Ступайте к Хандут сказать,
Чтобы ждала шесть дней.
На седьмой я в гости приеду к ней.
Прибуду к полднику в Чажван,
К обеду в Бандумаги,
А ужинать — к милой хатун».
Тут каждому дала Хандут деньгу,
За сколько дней хожденья была в долгу.
Гусаны встали, пошли по домам.
Давид, как обещал,
Через шесть дней пошел к себе.
Раскрыл свой ларь, достал наряд.
Опоясал Молнию-Меч,
Коня Джалали он вывел во двор,
В зубы ему вдел удила,
Оседлал и сел,
И отправился в путь.
От Сасуна до Чажвана —
Семь дней пути.
От Чажвана до моста Бандумаги —
Семь дней пути.
От моста Бандумаги в Капут-кох —
Семь дней пути.
Погнал Давид коня.
В Чажване к завтраку был,
К полудню был у моста Бандумаги.
Там видит: плуги батраков из Горцута —
Они здесь пашут в полях,—
А всего плугов было семь.
Обедать пахари сели как раз.
Подошел Давид, «бог помочь» сказал.
Сказали: «Мы гостю рады.
Садись с нами, ешь!»
Запас семидневный положили пред ним.
Сел с ними есть Давид,
Съел семи пахарей хлеб и питье
И встал, чтобы путь продолжать.
Беседу пахари меж собой повели:
«Что делать? Съел он запас семи дней.
Домой послать — скажут: с полудня прислали —
Не могла иссякнуть еда.
Скажем: „гость был“ — нам не поверят,
„Буйволы съели“ сказать —не поверят».
Давид услыхал, сказал: «Что вы должны вспахать?»
Сказали: «Вот это поле вместе с холмом». —
«Выпрягайте буйволов ваших, — сказал Давид.
Я семидневный ваш урок За час один вспашу».
Цепь плуга на грудь коня накинул Давид,
С плугом поле прошел, осталась одна полоса.
Один сказал: «Не твое тут уменье, Давид,
Это —сила коня твоего».
Тогда сошел с коня Давид,
Взял в руку цепь, остальное вспахал.
Удивились пахари, разинули рты.
Сказали: «Путник, не ты ли Сасунский Давид?
Коль и впрямь говорят —удалец Давид,
Так это — один во всем мире —ты!
Куда б ты ни пошел,
О камень да не споткнется твоя нога».
Вскочил на коня Давид, поскакал.
«Где же ты, Капут-кох,—еду к тебе!»
Прошло шесть дней.
С зарею встала Хандут хатун
lИ села под окном.
Ждала, нейдет ли Давид. Глядит:
Полыхает огонь между небом и землей,
И несется конь между небом и землей,
Приметен едва.
Сказала: «Видно, то Давид! —
Привратнику сказала: —
Пойди, Горгиз, ворота закрой,
Уже тот всадник у ворот».
Сказала едва, захлопнул ворота Горгиз, закрыл,
А Давид у окна.
Погнал коня к окну Хандут-хатун напрямик.
Взглянула Хандут-хатун,
Давида видит, сладко ей —
Метнула яблоко, а тот
Поймал его на лету с коня.
Засмеялся, яблоку рад.
Взглянул, увидал Хандут,—
Гусаны ее воспели, да половины сказать не смогли.
Погнал коня, подскакал, глядит:
С палицей кто-то у двери стоит.
Давид подумал: «Если ему поклонюсь —
От рожденья до этих дней
Никому не кланялся я,—
Если ему поклонюсь, язвой обида
Сердце изранит, меня убьет.
Если же не поклонюсь — убьет меня этот верзила!»
Отвесил поклон, вошел.
Горгиз на поклон ответил.
Давид воскликнул:
«От рожденья до этих дней
Никому не кланялся я —
Сегодня увидел Горгиза,
Со страху поклонился ему».
Горгиз обернулся, сказал:
«Сорок лет ворота я стерегу.
Никому никогда на поклон не ответил.
Сегодня увидел Давида,
От страха ответил ему на поклон».
Давид сказал:
«Страх заставил его мой поклон принять,—
Что ж, пусть и я со страха ему поклонился!»
И на этом Давид успокоился.
Спросил Давид пахлевана:
«Эй, послушай, как имя твое?»
А тот: «Мое имя Горгиз».
— «Что за палицу дали тебе, а ну, покажи?»
Из рук его он палицу взял — да как метнет!
Доныне палица летит.
Горгиз сказал: «Зачем пришел, Давид?»
Отвечал Давид: «Пришел за Хандут-хатун,
Как повидать мне Хандут-хатун?»
Горгиз сказал: «По пятницам Хандут-хатун
Приходит в хас-бахчу и сорок служанок с ней.
Пойдешь — увидишь ее!
Давид.— сказал Горгиз,—
Хандут-хатун возьмешь,—
Меня крестным отцом зови!»
А тот: «Да будем мы с тобою
Крестный да кум!»
И пятница была как раз.
Вот в хас-бахчу к Хандут-хатун въезжает Давид.
Пастись коня меж роз и рехана пустил.
Фонтан бессмертья был в саду, там лег
Давид, заснул.
Лишь солнце стало греть.
Пришла Хандут-хатун и сорок служанок с ней.
Увидала: Давид пасет коня в саду,
Рехан и розы щиплет конь,
А Давид у фонтана бессмертья спит.
Хандут-хатун сказала:
«Этот Давид — человек грубый!
Скажите ему, раз он такой грубый.
Чтоб встал и ушел.
Отнесите хлеба ему. пусть ест.
Потом передайте: «Хандут-хатун сказала.
Чтоб встал и ушел».
Принесли, поставили перед Давидом хлеб, он съел.
Говорят Давиду слуги так:
«Наша Хандут-хатун говорит.
Чтоб встал ты и ушел.
Кто позволил тебе сюда прийти
И пустить по саду коня.
Меж рехана и роз. чтоб мял он их?
Здесь луг отцовский, что ли?
На крыльях птица, на брюхе змея
К нам не спускались в хас-бахчу!
О скольких ты головах.
Чтоб в стену ударить, разрушить ее.—
Как смел ты в наш сад войти
И пустить в нем коня пастись?
Видно, ты человек грубый,
Вставай и уходи!
Жаль тебя, — говорят, — молодцы придут,
Искрошат тебя!»
Давид в ответ:
«Почему не сказали раньше,
Пока не ел я хлеба?
Я поел ваш хлеб, поздно теперь говорить.
Коль так, совсем не уйду!
Пусть делают всё, что придет на ум!»
Пошли, сказали Хандут-хатун:
Давид, мол, так говорит.
Когда они ушли,
Давид позвал слугу Хандут-хатун,
Спросил: «А где ж поставить коня?»
Обернулся слуга, сказал:
«Сорок пахлеванов кони стоят
В конюшне той, туда и ставь».
Дверь распахнул Давид.
Он сдел с коня узду,
В конюшню его к коням пустил.
Сказал: «Коль ты одолеешь коней,
Одолею хозяев я!»
Давид в конюшню свел коня,
Заржал скакун Джалали.
И ячмень, и йонджу он отнял у всех сорока,
Он грудью на них напер, помял и к стенке прижал.
Он всю мякину их пожрал.
И конюхи весть Хандут принесли, сказали так:
«Конь себя показал, поглядим, хозяин каков».
Как яблоком метнула в Давида Хандут —
Все сорок богатырей,
Что целых семь лет сидели при ней,
Обиделись, сказали:
«Мы тут семь лет сидим, не видели даров,—
А репоед сасунский тут день один,—
Почти не видела его, уж яблоко дарит!»
Вот к сорока богатырям пошел Давид.
Увидал: все сорок сидят за столом, за вином.
Перед Давидом они — что дети.
Увидали Давида они,
Испугались, их дрожь взяла.
Столковались, молвили так:
«Споим Давида, убьем,
А то пропали мы совсем.
Ведь-на месте Хандут и мы
Не бросили б Давида, не выбрали б из нас».
«Добро пожаловать, — говорят,—
А ну, за Хандут-хатун испей!»
Давид сказал: «А где у вас; с вином карас?
Пойду хлебну и есть приду.
Хочу с души я пыль омыть,
Тут нечем языка смочить.
Не воробышек я, чтоб воду мне пить,
Верблюда ль из ложки поить?»
За чашей большою сбегали в дом,
А чаша — что таз большой.
Напоили Давида из чаши той,
Давид пьян, весел стал,
Давида хмель забрал, умчал.
Стал пьян Давид, то голову свесит на грудь,
То вновь подымет, в себя придет.
А пахлеваны, увидев то.
Мечи обнажили, ждут,
Чтоб ударить Давида.
Увидал Горгиз, закричал:
«Эй, кум Давид! эй, кум Давид,
Если и муха пролетит над тобой —
Ты голову ей снеси».
Попрятали пахлеваны мечи свои,
Но ничего не слышал Давид.
Хандут-хатун посмотрела сверху на них,
Глядит: Давид уж голову свесил на грудь.
Увидела, пошла,
Орехов мешок к эртыку принесла,—
Едва начнет головой склоняться Давид,
Лишь вздумают богатыри обнажить меч.
Чтоб голову ему отсечь,—
Хандут-хатун кидает сверху орех,
Попадет в поднос, поднос зазвенит.
Подымет голову Давид, и те попрячут мечи:
Дрожали, страх забирал.
Хандут — за орехом орех —
Весь мешок побросала вниз.
Тут протрезвел Давид, слуге сказал:
«А ну-ка скатерть убери.
Грешно же хлеб топтать!»
Взялся за скатерть, снять хотел,
А пахлеваны ему: «Не надо сымать.
Несите еду, на скатерти будем есть »
(Боялись скатерть снять.
Под скатертью держали мечи.)
Сказал Давид: «Снять скатерть! —
Взял, скатерть сдернул, сказал: —
Нейдет за скатертью еда.
А скатерть за едой всегда!»
Взглянул: перед каждым богатырем
Под скатертью —меч без ножен.
Сказал: «А это что лежит?»
Они сказали: «Мечи».
Сказал: «А дайте, взгляну!»
Собрали мечи и дали ему.
Давид сказал:
«Из них хорошо мотыг наковать.
Чтоб ими весной огород копать!»
Давид мечи руками загреб, собрал.
Коленом всё переломал.
Словно колосьев пучок сокрушил.
Погнул, изломал, сказал:
«Горгиз. Клади-ка всё на коня, в хурджин,
Сталь хороша!
А конь мой без подков-гвоздей.
Гвоздей-подков ему накую,—
Тут на целый год достанет кон».
А пахлеваны, как увидали то.
Бежали из дому вон.
И вскричал Давид:
«Эй, Горгиз-крестный, пойдем-ка внутрь.
Весь дом для нас, а двор для кур!»
Из всех силачей Давид
Полюбился Хандут-хатун.
Сказала: «Пусть Давид войдет,
А тем сорока туда подайте обед!»
И встал Давид, к Хандут в покой вошел.
Едва лишь на Хандут поглядел —
Молодой был еше — не утерпел:
Схватил Хандут. крепко-накрепко сжал
И в лоб поцеловал.
Но не остыл в нем жар,
В лицо поцеловал,
И вновь не остыл в нем жар.
Схватил опять — в грудь целовать,—
Разбила Хандут кулаком Давиду нос и рот.
Как из камня ручей,
Забила из уст Давида кровь.
Сказала: «Ты удалец своего отца, а я — моего!
По первому разу меня ты в лоб целовал —
За то, что ко мне далеко скакал.
По другому разу — в лицо целовал,
Тебе за то, что ты молодой, тот поцелуй — награда
Но зачем по третьему разу
Ты поцеловал мне грудь?»
Разгневался Давид, вернулся.
Пришел, Горгизу сказал:
«Горгиз, коня выводи!»
Тот вывел коня,
И сел Давид, уехал.
Расплакалась Хандут-хатун, бежит,
Давида молит в слезах —
Давид нейдет назад.
Тогда Хандут за ним пошла,
Она туфли сняла, в чулках пошла,
Разодрались чулки, оголились ступни,
Прошла немного босиком —
Ноги изранила вмиг.
Где ступит ногой Хандут, от крови земля мокра.
Вот едет Давид на коне, сам слушает он,
Слышит сзади голос, голос вопит:
«Давид! Давид! постой!
Постой! — Подойду!
Обернись, взгляни — каково я бегу!»
Давид, на своем коне,
Обернулся, глядит
И видит: Хандут-хатун
Босая бежит за ним.
Да, за всю свою жизнь Хандут-хатун
Босой не ступала стопой,
А теперь босая полем бежит,
И ноги ее в крови.
Говорит Давиду Хандут:
«Давид, что скоро обиделся ты?
За меня греха на себя не бери, пойдем!»
Давид в ответ: «Я за тобой из Сасуня скакал,
Сколько пути проскакал и прибыл к тебе
И лишь раз целовал в лицо,
А ты оплеуху даешь,— да как же еще обижать?»
Хандут говорит: «Обет даю: доколе в теле душа.
Вослед тебе босой бежать».
Давид раскаялся,
Возвратился, —
И приехали вместе к Хандут.
Однажды написал письмо Пап-френку персов шах.
Писал: «Пришел из Сасуна к нам
Человек, зовется Давид.
Хандут, красу Капут-коха,
Тот муж насильно хочет увезть».
Собрал Пап-френк на совет придворных вельмож.
«От шаха,— сказал, — читайте письмо.
Что написано в нем?»
Посланье прочли, узнали, что в нем.
И вот человека к Давиду шлют:
«Давид,— говорят, — слыхали мы.
Что ты силен, могуч.
Приедешь ли с нами воевать?
Коль не пойдешь, мы рать поведем.
Край разорим, всё оберем».
Письмо доставили к Хандут,
Хандут-хатун прочла письмо,
Спросила: «Кто принес письмо?»
Ответили: «Два странника!»
Хандут — Горгизу: «Зови ко мне,
И щедро там угости гонцов».
Встав, исполняет всё Горгиз.
Одна сидит до петухов
Хандут-хатун и пишет ответ:
«Тебе не делаем вреда,
В лицо не знали никогда,
Ни с именем каким живешь.
Коль биться ты один придешь.
Так знай — Давида не побьешь!
Второго приглашай царя.
Пусть он придет помочь тебе».
Сложила тут письмо
Хандут, Потом Горгизу отдала.
Сказала: «Вот, возьми письмо,
Одень как следует послов,
При письме им десять дай золотых.
Дай двух коней, — поедут пусть!»
Горгиз исполнил всё как есть,
Послам оказывал он честь.
И те Хандут благодарят,
С поклоном низким говорят:
«Пришли пешком, уезжаем верхом».
Не сказала Давиду Хандут
О том, что писали враги.
Посланцы взяли то письмо,
Царю вручили своему.
Советников царь, вельмож собирал,
Читают письмо, дивятся они.
«Давайте весть пошлем, — говорят,—
Врагам отца Хандут, царям шести держав,—
Да пристанут к нам, на Давида вместе пойдем».
Сколько на небе звезд, собирают войск,
Пишут письмо и к Давиду шлют:
«Давид, держись, идем на тебя!»
Письмо Давиду отдают,
Давид передает Хандут.
Хандут прочла и говорит:
«Тебе второе шлют письмо,
Одно — тогда, одно — теперь.
Тебе сам Пап — он френков царь —
Прислал письмо и вызов свой,
Он хочет воевать с тобой.
В тот раз я, получив письмо,
Ответ отправила такой:
„Придите — так уж два зараз,
По одному нет силы в вас“.
Писала так, чтоб испугать.
Чтоб на тебя войной не шли.
Да, видно, их не испугать,
Он грозно встал, ведет он рать!»
Поутру — сколько на небе звезд,
Столько разбито шатров
Вкруг города отца Хандут.
Стоят враги отца Хандут,
Без счету войска: град охватили кольцом.
Пап френков
Собрал свою рать, пришел,
lНа земле разместил у отца
Хандут, Чтоб взять Хандут и умчать.
Шапух — персидский государь —
Собрал свою рать, пришел.
На земле разместил у отца Хандут,
Чтоб взять Хандут и умчать.
Китайский государь
Собрал свою рать, пришел,
На земле разместил у отца Хандут,
Чтоб взять Хандут и умчать.
И черный царь
Собрал свою рать, пришел,
На земле разместил у отца Хандут,
Чтоб взять Хандут и умчать.
Охан и Тохан
Собрали рать, пришли,
На земле разместили у отца Хандут,
Чтоб взять Хандут и умчать.
Алепский царь
Собрал свою рать, пришел,
На земле разместил у отца Хандут,
Чтоб взять Хандут и умчать.
Государь Ландбанд
Собрал свою рать, пришел,
На земле разместил у отца Хандут,
Чтоб взять Хандут и умчать.
А сорок тех пахлеванов так меж собой говорят
«Не пойдем воевать!
Уже семь лет мы здесь толпимся,
До сих пор лица не видали Хандут.
Давид же день лишь тут,
А Хандут уж видал и с ней пировал,—
Так пусть Давид воевать идет!»
Сказала утром Хандут-хатун: «Кто пойдет на бой?»
Пахлеваны, все сорок, в ответ:
«Кто пойдет на бой?
Кому дала яблочко, тот и пойдет!
Не давай согласья ему — мы пойдем на бой!»
Услыхал Давид, сказал:
«Тот бой — мое дело!
Я встану, пойду!»
И встал Давид,
Почтительно простился с Хандут. Сказал: «Иду,
Исполнится три дня, вернусь — вернусь,
А не вернусь — значит, убит!
Придешь, средь мертвых тел
Мое найдешь, хоронить отдашь.
Вот тебе примета:
На правой руке моей Ратный крест.
По знаку ты признаешь меня.
Мой прах увези и зарой».
Вот за конем идет Давид,
Хандут говорит:
«Ах, Я совсем забыла,
Не вывела я скакуна для тебя.—
Вослед Давиду бежит, кричит:
— Давид, Давид, постой,
— Тебе коня приведу!»
— Остановился Давид.
В конюшню вошла Хандут
И видит: сорок коней
Все в угол сбились, жмутся, дрожат,
Не смеют выбежать вон.
Лишь Давидов конь-герой
Стоит посреди конюшни.
Хандут схватила за гриву коня,
Чтобы вывести вон.
И он взглянул и не признал, гривы не дал.
Он так головой мотнул,
Что отпрянула, наземь упала Хандут.
«Ах, Давид,— сказала, — меня убил твой конь!»
Вошел тут Давид, он обнял Хандут, сказал:
«Эй, конь, господь тебя порази,
Разве мужчина женщину бьет?
Что это — женщина, разве не видел? —
Говорит: — Бери коня, выводи!»
— «Ой, — говорит, — ты хочешь убить меня конем».
— «Нет, — говорит, — не тронет теперь, выводи,
— За чужую он принял тебя».
Она схватила коня за гриву, вывела вон.
Стал конь послушен, она оседлала его.
Давид стянул подпруги сам,
Потом вскочил на Джалали,—
Как крикнул «гей», чтоб летел Джалали,—
В ворота погнал и поскакал на бой.
Взобрался Давид на скалу и стал глядеть:
А на поле людей — что дерев в лесу.
Без числа шатров увидел он стан, сказал:
«Я должен их разбудить, биться — потом.—
Вскричал: — Эй!
Кто спит — дрему сгоняй,
Ах! живей дрему сгоняй!
Кто не спит — скакуна седлай,
Ах! живей скакуна седлай!
Кто оседлел — на коня влезай,
Ах! живей на коня влезай!
Чтоб не сказали: Давид
Тайком пришел, тайком ушел,
Ах, Давид тайком ушел!»
Давид погнал коня Джалали,
Воззвал, сказал:
«Помяни, богородица Марута,
На деснице Давида Ратный знак креста!
Направо руби, налево руби,—
По завету — врага сгуби».
Он врезался в ряды, он стал рубить.
Как нагрянувший град
Поспевшую ниву ломает, крушит,
Так в гущу рати Давид с головою влез.
Пошел рубить, напирать на них.
Едва Шапух Давида узрел,
Как волк, рассвирепал, взревел,
Он вывел коня, он велел войскам:
«Эй, встаньте, каждый готовься в бой!
Крепко держись!»
На поле вышли, начали сечь.
Обернулся Давид, Шапуха рубил,—
Голову Молния-Меч отсек.
В ужасе рать с места сойти не могла.
Подошел Давид,
Охана взял, Тохана взял,
Подряд им головы отсек
И отложил.
Вернулся вечером к Хандут,
А поутру пошел опять,—
И с ним не могли враги воевать.
Посоветовались враги.
И послали они
Алепского царя в Сасун
К Горлан-Овану.
Говорят: «Слух долетел до нас,
Что много храбрых в Сасуне у вас.
Ты нам силача отправь, чтоб прибыл к нам.
У нас тут враг один, прехрабрый,—
Убьет его — подарок семь городов дадим».
У Труса-Верго был некий сын
По имени парон Астхик.
Парон Астхик сел на коня,
Стрелой меж небом и землей
До места битвы долетел.
Парон Астхика узнал Давид.
Он вечером сказал: «Хандут,
Назавтра я не пойду в бой!»
Ответила Хандут-хатун:
«Коль не стыд тебе, в бой сама пойду!»
Давид сказал: «Тогда поклянись:
Когда пойду я в бой — дома сиди,
И дверь замкни, и окно замкни,—
В бой тогда лишь пойду!»
Хандут-хатун в ответ:
«Хорошо, не выйду я из дому, дверь замкну,
Я сяду, пяльцы натяну».
Давид с зарей ушел на бой.
Рубиться стали Давид и парон Астхик.
До полудня рубились они.
И блеск их мечей эртыка Хандут достиг.
И видит вдруг Хандут-хатун:
Луч в комнату к ней проник.
Сказала: «Что это, я не пойму?
Туч нет, и дождь нейдет.
Не ночь, и молния с неба не бьет».
Не могла утерпеть Хандут-хатун.
lВскочила, окно раскрыла, глядит:
Всадник на огненном коне
Над головой Давида кружит.
Мудра Хандут была, она книги знала.
Книгу раскрыла и вот
Видит: Давидов двоюродный брат
Над головой Давида машет мечом,
Осыпает огнем, и уходит в землю огонь.
Давид врага не отражал.
Запела тут Хандут-хатун:
«Дядя, привет, тысячу раз привет тебе.
Огнем Давида засыпал ты,
Огнем Давида засыпал ты,
Разрушил ты дом Хандут-хатун!»
Давид услышал ее, сказал:
«Эх! Счастье женское порвись!
Так я и знал, что дома не усидит!»
Давид осерчал.
Направил он свой лук-стрелу
В брюхо паронову коню
И брюхо проткнул,—
Конец стрелы парону
Астхику сквозь темя проник.
Парон Астхик на землю пал, заголосил, сказал:
«Ах, от родственника удар
Мне от роду был сужден!»
Парон Давида не узнал.
Давид сказал: «Ослепни мои глаза!
Обычай у нас: чья смерть близка,
Тот голову родичу на колени кладет —
Богу душу отдать».
Парон Астхика голову
Давид на колени свои положил.
Парон без памяти лежал — и отдал душу.
Парон едва лишь отдал душу,
Давид упал без чувств.
Пришли враги Давида взять.
Давидов конь, скакун Джалали,
Стал возле господина,
Давида не дал пленить.
Когда же в чувство пришел Давид,
Он сел на коня и въехал в гущу рядов,
И тотчас рать бежала вся.
«Не бойтесь, —им кричит Давид,—
Скажите, где ваш царь укрыт?»
И встала рать, спешит назад.
Один Давиду говорит:
«Коль хочешь знать, где царь укрыт,
К нам в город иди».
И повернул Давид коня,
К Пап-френку в город прискакал.
Он человека шлет к царю, сказать:
«Пусть выйдет — на него взгляну».
И царь встает, выходит царь.
Лишь увидал Давида он —
Как гора Давид на коне сидит,—
Хотел он в страхе прочь бежать.
Но погнался за ним Давид,
Схватил, на месте убил.
Для всех остальных, что в граде том уцелели,
Давид царя другого возвел.
Он знатных всех заколол,
Вместо них простых назначил, сказал:
«Доколь вы живы — не знайте войны!
Лишь станет туго вам,
Пришлите мне письмо, и я приеду к вам!»
Весь город говорит: «Давид,
До смерти закон нам —воля твоя!»
Вернулся Давид к войскам:
«Вернитесь в город ваш, — сказал,—
Я вашего царя убил».
В тот вечер Давид к Хандут не вернулся.
Подумала Хандут, что Давида убили,
Скорбь о Давиде сердце сожгла.
Наутро по-мужски оделась Хандут, пошла,
Села в седло, оружье взяла.
Рукою стиснула копье:
«Пойду, Давида тело земле предам!»
Подъехала Хандут, к телам спешит.
Лишь богатырский приметит труп —
Копьем зацепит, к свету повернет.
Десницу смотрит мертвеца,
Увидеть ищет Ратный крест.
И видит вдруг: с того конца
Пробирается кто-то средь мертвых тел.
То Давид, порубив врагов,
По полю ехал средь мертвых тел.
Увидал он, как Хандут-хатун
Копье вонзает в трупы бойцов,
Вскинет, глядит, нет ли креста, — и едет вновь.
Крикнул Давид: «Что ищешь, эй?
Что бродишь так, ищешь кого?
Прошло три дня, как я убил
Того, кого ищешь ты,
Коль мужа хочешь — я здесь!»
Глядит Хандут: Давидов конь,
А всадник будто не Давид,— так кто же он?
Хандут ему: «Попридержи язык,
Не в силах твоих убить его!
Двадцать, как ты, десять, как я.
Не стоят ногтя его для меня!
Мне видеть труп остывший его
Дороже, чем владеть тобой!»
Давид сказал:
«Ежели так, биться давай!»
Встали, разят.
Поле покрыли пыль и мгла.
Под ними взрыхлилась земля,
Как будто поле плуг вспахал.
Бились долго — не одолевал никто.
Давид легонько рубил,
Хандут старалась насмерть бить.
Вдруг булавой взмахнула она.
Нанесла Давиду удар.
Себя Давид щитом прикрыл.
Ударила булавой Хандут
И повернула, пустилась прочь,
Давид же двинул к ней коня,
Привстал на стременах, сказал:
«Хлеб и вино и сущий господь!»
Занес он палицу— разить,
Но косы разметала вдруг
И спрыгнула с коня Хандут.
За нею спрыгнул и Давид,
Схватил Хандут и повалил,
Ей грудь коленями придавил.
Хандут сказала:
«Сжалься, я женщина, удалец, не убивай!»
Давид сказал: «Что женщина ты, я знаю.
Я отплатил тебе за тот день:
Помнишь, била меня кулаком,
Изо рта кровь у меня пошла».
Сказала: «Это ты, Давид?»
Ответил: «Это я, Хандут!»
— «Ежели так, отпусти меня.
Ты видишь, сорок женихов
Семь лет там, в доме, сидят.
А яблоко я тебе дала.
Как только пришел ты ко мне.
Давид, пусти!
Ты — муж мой, я — жена твоя!»
Давид освободил Хандут,
Встали, вместе вернулись домой.
Дорогой говорит Хандут:
«Давид, к нам сваты однажды пришли,
И вот меня в свой край увели —
В жены сыну царя.
Сажали в горницу меня,
Муж молодой ко мне пришел,
Стали вдвоем играть.
Дай за локоть его схвачу, вот так,
Придвину, думаю, к себе.
Гляжу, оторвалась у него рука.
Подумала: царевич он,
Ему не пахать, не сеять ему,—
Годится мне и безрукий.
Другую руку жму слегка —
Хребет сломился и рука.
Дух вон— скончался он.
Тут я узнала, как сильна.
Царь тамошний сказал тогда:
«Эта девушка— убийца».
Отправили домой меня.
Вернулась я в родимый дом.
Там поклялась, сказала так:
«Кто мне спину к земле пригнет —
За того пойду».
Боролся нынче ты со мной.
Положил меня наземь спиной.
Я с этих пор твоя жена,
Куда желаешь, бери меня«.
Прибыв домой, служанок Хандут позвала.
И взяли они коня Джалали и стали купать,
Давидову кровавую одежду стирать.
Давид и Хандут пошли к себе,
Сели за стол, стали пировать.
Потом улеглись спать.
Прошло три дня, вывел опять Давид коня,
Другого коня взяла Хандут.
И сели они вдвоем на коней,
Обнявшись, тронулись в Сасун.
Как прибыли в Хлат,
Там мимо окна Чымшкик-султан
Пришлось проезжать.
Увидела Давида Чымшкик-султан,
Сказала: «Заика Давид,
Поклялся ты жениться на мне.
Кольцами мы поменялись, ты и я!
А теперь Хандут ты привел, позабыл меня!
Ведь спали мы с тобой!
Ужели же я некрасива была.
Не полюбилась тебе, что поехал,
Хандут привел
Выходи же теперь ты биться со мной:
Коль я тебя убью,
Останемся мы вдовами, Хандут и я,
Коль ты меня убьешь,
На постель к Хандут пойдешь, с ней уснешь».
Давид сказал: «Чымшкик-султан,
У меня есть просьба к тебе:
Тут женщина со мной в пути,
Дозволь доехать домой.
Семь лишь минет дней,
Возвращусь я, и вступим в бой».
Чымшкик-султан сказала:
«Поклянись же Всевышней девой Марута,
Ратным крестом на деснице твоей.
Через семь дней
Вернуться, биться со мной,
Тогда пропущу!»
Давид: «Клянусь Всевышней девой
Марута Ратным крестом на деснице моей.
Лишь минет семь дней,
Возвращусь биться с тобой!»
Сказал и взял Хандут-хатун,
Поскакали домой.
А в Сасун прискакав,
Позвали гусанов — семь было певцов,—
Семь дней, семь ночей пируют, поют.
Повенчали Давида с Хандут,
Ели-пили, веселились стар и млад.
А как ложе Давид с Хандут разделил.
Про Ратный крест, на котором клялся.
Позабыл!
|
